— 384 —

ранее открыли бы Америку, если бы им не помешал Колумб. Между тем, во избежание недоразумений, мы должны объявить, что нисколько не защищаем столь обобщаемого в настоящее время лечения холодной водой при лихорадке или вообще чрезмерного систематического применения этой последней.

Какой профессор, главный действительный тайный советник медицинского управления, включил в нашу терапию лечебную гимнастику? Это шведский учитель фехтования Линг (1776-1839).

Ирландско-римские и русские бани получили начало также не в университетском знании, они произошли от несведущих.

Женщины, занимающиеся разминанием, наделали и еще делают много бед; но, что они иногда одерживали верх над украшенными звездами профессорами, в этом теперь уже никто более не сомневается. Что «наука» заменила немецкое слово «streichen» (растирание) французским «массажем», это так же мало изменяет факт, как и выражение «гипнотизм» не изменяет существования жизненного магнетизма, который был вынесен на плечах профанов.

Если бы у всех старинных врачей были такие же взгляды, как у Юргенсена, то они не имели бы теперь универсального средства — хинина; и ртуть, спорынья, опий, сарсапарель, ипекакуана и проч., и проч., не были бы введены в сокровищницу лекарств. Высокомерие на поприще терапии — плохой товарищ. Надеюсь, мы будем поняты.

Уже 70 лет как противники постоянно укоряют Ганемана и гомеопатов за то, что они обратились к несведущей публике. Любезно-учтиво они должны были отступиться, когда господа профессора их отвергли. Оставим в стороне все положительные результаты, данные гомеопатией, и подумаем о выпусканиях крови. В 1872 году Юргенсен основательно исследовал вредность кровопускания как противолихорадочного средства при воспалении легких. Представим себе, что Юргенсен еще в 1772 г. сделал это открытие и объявил о нем печатно, но что профессора отвергли его, назвали «ненаучным», дали ему различные ругательные имена и многократно возводили бы на него обвинения, потому, что он не пускал кровь, как обвинители. Что же предпринял

— 385 —

бы тогда Юргенсен? Мы полагаем, что Юргенсен обратился бы к несведущим и призвал бы их в судьи; потому что другого исхода не было, так как энергии было достаточно, чтобы произвести хорошее дело.

Псора, «чесоточная миазма» Ганемана, так сильно обрадовала автора, что мы разделяем его радость, но в то же время снова рождается вопрос: на каком основании Юргенсен обошел молчанием тогдашнюю теорию чесотки и ее распространение? Ни в каком случае не было бы излишним, если бы Юргенсен изложением тогдашних взглядов дал своим читателям основание для суждения об этом учении Ганемана. Было бы даже только справедливо, если бы поучающий профессор упомянул, что в первые годы после опубликования этой теории уже было констатировано, что ни один гомеопат не признавал чесотку за такую родоначальную болезнь. Если захотеть судить о личностях, не принимая в соображение их эпохи, то можно также доказать, что Ганнибал был дурной полководец, потому что после битвы при Каннах он не напал на Рим с нарезными 48-фунтовыми орудиями. Но это аллопатический способ ведения борьбы. Все то, что Ганеман сделал хорошего, он похитил у других, а то, что у него является принадлежностью эпохи, приписывается ему одному и судится с точки зрения теперешнего знания. Нам кажется поучительным заглянуть в аллопатически арсенал и, в противоположность приемам этого профессора, привести мнение о псоре некоторых прежних противников Ганемана.

Ведекинд. 1825. l. c. стр. 87: «Что легочная чахотка и одышка могут происходить от чесотки, я охотно поверю Ганеману».

Гуфеланд. 1831 г. Die Homöopathie. стр. 32: «Наконец, врач открыл, что скрытая чесотка (Scabies) или сифилис… служат причиной».

«Чудеса гомеопатии». 1833, стр. 69: «Что вогнанная внутрь чесотка очень часто влечет за собой хронические болезни было известно всем врачам, так что Ганеман для доказательства этого мог бы не наполнять 13 листов выдержками из старых сочинений… к чему его побудила алчность и желание увеличить гонорар».

— 386 —

«Ежегодники Шмидта», 18341: «Разве Аутенрит не гораздо ранее Ганемана подумал о псоре, конечно, в более очищенном виде?».

Лессер, l. c. стр. 334: «Истинно в этом то, что застарелая, неосторожно вогнанная вовнутрь чесотка во все времена причиняла различные болезни, а нередко и смерть. Впрочем, это уже давно известно каждому разумному врачу».

Эйзенман, известный приверженец естественно-исторической школы, пишет в «Испытании гомеопатии» (Prüfung der Homöopathie, Erlangen, 1836) стр. 27: «Знаменитый немецкий врач задолго до того, как Ганеман прожужжал о теории чесотки этого последнего, высказал утверждение, что очень многие хронические болезни, а не 6/8 этих последних, как бредит Ганеман, вызываются плохим лечением чесотки или скрытием ее внутрь».

Мы узнали выше, что в двух медицинских журналах было объявлено, будто Ганеман «заимствовал» свой способ лечения вплоть до «псоры» у Гиппократа. Эти журналы издавались весьма уважаемыми профессорами. Появляется жестокий Эйзенман и отнимает у Ганемана последнее — псору. Эйзенман принадлежит к числу самых уважаемых аллопатов своего времени. Итак, Ганеман не только совершенно уничтожен, но превращен в ничто.
———————————————————————————

В 1881 г. Юргенсена сменил его единомышленник, по имени Кёппе, который, между прочим, открыл своим читателям, что Ганеман в 1796 году был «до того времени очень мало известным врачом», а также на стр. 41: «Но вскоре и врачи начали заниматься гомеопатией», и сообщал другие подобные сведения. Кёппе совершенно правильно предположил, что Юргенсен написал свое сочинение в неприятный, тоскливый день после перелистывания попавшихся в руки гомеопатических сочинений, и хорошо заметил себе, что без знания дела можно сделаться излюбленный «передовым бойцом» среди своих единоверцев.
———————————————————————————

1 Т. I. стр. 393.

— 387 —

Гезер1 объявляет: «Что конечно и некоторые противники в борьбе с гомеопатией не пренебрегали даже самыми бесчестными оружиями — это доказал некий Фикель». Кёппе во многих местах пользуется этим Фикелем с видимым удовольствием.

Ему возражали с двух сторон2 — честь, которая, конечно, всего более удивила его самого, но которую, разумеется, можно приписать только тому обстоятельству, что аллопаты отзывались о нем очень хорошо, не находя ни малейшего недостатка в его способе ведения борьбы.
———————————————————————————

Между тем проф. Либрейх в Берлине восстал печатно против гомеопатии в таком тоне, в котором в его собственном интересе было бы лучше не начинать.

Он объявил, что неразрывно соединенная с богатством глупость составляет массу гомеопатической практики, но в эту минуту он вероятно не подумал о находящейся под управлением 8-ми врачей берлинской гомеопатической поликлинике, которую посещают только недостаточные больные, причем число посетителей постоянно возрастает, так что врачи не всегда в состоянии дать совет всем ищущим помощи. Журналы доказывают, что в период времени с 1878-1883 г., следовательно в 5 лет, круглым числом лечилось 24 000 различных больных, получивших более 120 000 консультаций.
———————————————————————————

Ежедневные мелочные, раздражительные личные нападки аллопатов в общении с публикой, в собраниях, в политических и других газетах и проч., у всякого читателя на глазах. Может быть, стоит еще упомянуть здесь, что в последнее время в Берлине писались докторские диссертации против гомеопатии. Если мы прибавим, что они посвящены профессорам, то читателю, разумеется, известно их содержание. Было бы несправедливо
———————————————————————————

1 Geschichte der Medicin. 1881. II. 802.
2 Sorge, Zeitschr. des Berliner Vereins hom. Aerzte. 1881. u. Meyntzer, Die Homöораthie und Allopathie. Leipzig. 1882.

— 388 —

спорить с авторами. Никто не может нести ответственность за преподавание, которым он пользовался, и можно считать в высшей степени редким исключением, если молодой врач, выходя из университета, свободен от веры в авторитетов. Большинство врачей в течение всей своей жизни поклоняются этим последним.

— 388 —

Историк как поборник на стороне аллопатической партии

Если даже такой значительный историк, как Гезер, отдает себя на служение целям партии, то это ясно доказывает, что ненависть противников вкоренилась глубоко. Гезер l. c. рассуждает о гомеопатии на одиннадцати страницах. О Ганемане он говорит: «…После окончания курса учения…». Какого курса? Об этом не упомянуто, но остается сомнительным на основании следующего: «Эрлангенский университет дал ему докторское звание in absentia». Такой способ унижения Ганемана совершенно нов и присущ этому историку. Своим источником для жизнеописания Ганемана он называет «Биографический памятник» («Biograph. Denkmal») и Карша. Но Карш, который также был знающим человеком, не говорит не слова об absentia, а в «Биографическом памятнике» можно прочитать на стр. 5, что Ганеман в Эрлангене слушал лекции у 4-х профессоров, 10-го августа 1779 года защищал свою диссертацию и после этого получил докторское звание. То же самое рассказывается и в цитируемой Гезером книге Карша, стр. 21.

Гезер является даже неуважительным партизаном, после того, как прочтешь, что он позволяет себе нападать на вторую жену Ганемана, «которая большей частью появлялась в мужском платье, посещала лекции по анатомии и проч.». Это «и проч.», согласно общему смыслу, может означать только, что она была бесчестным созданием. А Ганеман, который 80-ти лет женился на ней, является безнравственным субъектом.

Как же было дело в действительности? Мелания д’Эрбильи-Гойэ (Mélanie d’Hervilly-Gohier) в 1834 году на 35 году жизни прибыла из Парижа в Кётен, чтобы посоветоваться с Ганеманом.

— 389 —

Как действительно молва говорит, она сделала это путешествие в мужским платье, может быть, для большей безопасности, или же по какой-нибудь другой причине, которая может интересовать кумушек, а не мужчину. Она, правда, посещала лекции по анатомии. Но почему? Она была дочь художника и сама художница с выдающимся талантом. Еще существует написанный ею масляными красками большой портрет Ганемана, который по приемам и исполнению тотчас обнаруживает артистку и по мнению людей, знавших лично Ганемана, это его лучший портрет. Гезер умалчивает о том, что Мелания была художница, а ведь об этом говорится в «Биографическом памятнике», который он именно и называет своим источником и о котором составил себе мнение, что он отличается «стремлением к беспристрастию». Там можно прочесть еще многое другое. Там находятся также в большом количестве письма Мелании и Ганемана к родственниками, оставшимся в Германии. Из них видно, какую счастливую семейную жизнь вел Ганеман в Париже, с какой любовью он вспоминал о своих близких в старой любимой отчизне, которым по совету этой же самой жены он оставил все свое состояние, за исключением небольшой суммы; не без сочувствия читаешь, как она радостно пишет родным: «Он цветет, как роза, и весел, как молодая птичка». Со своей стороны, ее супруг отзывается с большой похвалой о ее верности, заботливом уходе: «Даже вы не могли бы более заботиться обо мне». «Она вам сейчас сама напишет по-немецки, конечно, как умеет, чего она желает». Письма парижских гомеопатов описывают с удовольствием неизменную заботливость жены Ганемана о высоко чтимом всеми человеке. Все это и многое другое заключает в себе приведенная Гезером книга; и этому последнему кажется позволительным в историческом труде чернить таким образом основателя гомеопатии и его семейную жизнь, неприкосновенность которой каждый человек считает священной, и именно в то время, когда его ближайшие родственники еще живы.

Что он презирал оружия Фикеля, в виду этих обстоятельств, конечно, можно еще более поставить ему в вину. Но уже нельзя более удивляться, если он пишет: «Тщеславие и корыстолюбие