— 47 —

Об условиях лечения д-ра А. фон Гюббенета

Есть только один способ прийти к верному суждению о несомненном достоинстве гомеопатии. Это строгая научная критика ее учений. Есть также только одно средство оценить практическое значение гомеопатии как врачебного искусства. Это чистый опыт у постели больного.

«Программа» поступает иначе. Она хотя признает, что гомеопатия имеет свои законы, положения и правила, однакож даже без содействия научной критики, просто опираясь на один » здравый смысл», ставит ей свои собственные условия лечения и намерена употреблять эти условия как мерило того, что способна сделать гомеопатия. Она говорит:

«Здравый смысл достаточно убеждает каждого, что для успешного и сознательного лечения болезней (больных?) необходимы со стороны врача (необходимо соблюсти, выполнить?) два главнейшие условия:

1. Правильное (точное?) определение подлежащей болезни во всех отношениях ее к организму и основанное на оном расположение плана лечения;

2. Своевременное и последовательное употребление таких врачебных средств, которые способны производить на больной организм всегда постоянные и для каждого из них с точностью определенные действия, притом в той степени и на таком пространстве времени, как того требует начертанный врачом план сознательного лечения».

Во-первых, мы полагаем, что здравый смысл один, сам по себе, не вооруженный наукой, не усвоивший себе полного знания предмета, о котором судит, не может быть верховным судьей в деле какой бы то ни было науки, и стало быть не может знать, какие она должна выполнять условия. Здравый смысл есть способность понять истину, смыслить. Эта способность воспитывается познанием и опытом и потому имеет разные степени образованности и развития. Всякий народ и всякий человек имеет свой смысл, более или менее здравый, и примечательно притом, что всякий человек именно свой-то собственный смысл и считает самым здравым. Наконец, вникнув в дело, здравый смысл может убедиться в чем-нибудь, но не убеждать. Впрочем, мы не станем придираться к логическим ошибкам и будем рассматривать только самый предмет, если только возможно рассматривать научный предмет без логики.

Здравый смысл без помощи других инструментов в состоянии постановить только одно условие для деятельности врача. Это условие — врач должен вполне знать свою науку и свое искусство. А для этого нужно прежде всего знание всех метод лечения, и аллопатической (или как бы ее ни называли) и гомеопатической. Без такого знания невозможно сознательное лечение, для которого, разумеется, всегда нужно избирать самый кратчайший и легчайший путь.

Гомеопатия, конечно, также признает необходимость точного определения болезни и употребления средств, способных производить на организм всегда постоянные и определенные действия. Но она этим не ограничивается, и ее условия лечения значительно разнятся от предложенных программой, начиная с самой цели врачебного действия. Например, она не довольствуется условием, которое требует сознательного лечения болезней, а идет далее и требует скорого и верного излечения больных. А это огромная разница. Здравый смысл достаточно понимает и бесчисленные опыты доказывают, что врач, совершенно сознательно по своему плану лечивший, может устранить какую-нибудь болезнь, между тем как больной еще долго потом может прострадать от новой болезни, причиненной лекарством, как например меркуриализмом по излечении воспалительного катара кишок, сифилиса и проч.

Далее «Программа» говорит: «Соединение в одно целое разнородных сведений, делающих нас способными к выполнению в пределах возможности этих двух необходимых условий, составляет врачебную науку; применение их к действительности есть врачебное искусство».

Поэтому наука есть только соединение массы разнородных сведений; искусство — применение.

Но сведения могут быть верные и неверные, как это доказывает и самая «Программа»; по всем суждениям ее видно, что служившие им основанием сведения о гомеопатии были ошибочны. Чтобы иметь верные сведения, безусловно необходимо исследование, и это исследование, изучение должно нескончаемо продолжаться. Оттого-то наука и не есть законченное целое, а только сегодняшний результат исследований, настоящего значения и практического применения которых часто мы ожидаем лишь от будущего.

Составляющие науку сведения, по «Программе», имеют только одну цель — сделать нас способными к выполнению сказанных двух условий в пределах возможности. Не подходит ли это определение и ко всякому ремеслу? Что же такое ремесло, если не применение известных, в определенном объеме нужных сведений к выполнению какой-нибудь практической цели?

Между тем, «Программа», задавшая по-видимому очень трудную и частью даже вовсе невыполнимую задачу, тут же по неизвестным причинам ограничивает необходимость достижения цели оговоркой «в пределах возможности». Таким образом она, стало быть, сама же частью уничтожает значение постановленных условий, и притом самым неопределенным образом. Спрашивается, где же оканчивается возможность, где ее предел, и где она еще существует?

Между тем, в этих таким образом ограниченных условиях по-видимому заключается вся суть искусства и науки. В них должно заключаться все, чем определяется объем врачебного искусства, Посмотрим, так ли это. Вникнем еще раз в содержание условий.

По первому условию нельзя не заметить, что оно соединяет в себе два предмета совершенно разнородных: а) определение болезни и b) расположение плана лечения. Так как второе условие — употребление средств по плану — уже заключается в первом, то он и представляет совершенно лишнюю амплификацию.

И еще: «Программа» в том же первом условии требует определения болезни «во всех ее отношениях к болезни», стало быть или придерживается давно уже покинутого онтологического воззрения, по которому болезнь принимали за нечто самостоятельное, за поселившееся в организме и враждебное ему существо, или же по крайней мере не совсем ясно представляет нам, что такое болезнь.

Что может находиться в каком-нибудь отношении к организму, то необходимо должно иметь и самостоятельное существование, между тем болезнь в организме значит: сам организм болен.

Вирхов в своем новейшем руководстве к патологии и терапии говорит: «Единственное основание всех явлений, болезненных и здоровых, есть самая жизнь, и от прочей жизни отдельной, подле нее и самой по себе существующей болезни вовсе нет».

Если мы захотим отыскивать более точного определения болезни в самых задачах «Программы», то найдем большей частью задачи не болезни лечить, а делать физико-химические опыты, например, расширить зрачок для исследования глаза, возбудить слюнотечение, быстро восстановить эпителиальную ткань в полости рта, быстро разрушить дифтеритический экссудат (почему же не уничтожить болезнь, экссудат производящую?), удалить вредные вещества и продукты болезни рвотным и т.д.

Если под определением болезни «Программа» разумеет приискание имени болезни, с тем, чтобы врач подвел ее под разряд установленный каким-нибудь руководством или авторитетом и применил тут же предложенное против нее лечение, или выбрал из предложенного, что ему нравится и что прилаживается к его плану, то конечно, и тут «Программа» далеко расходится с гомеопатией и ее условиями лечения.

Для начертания плана лечения программа предписывает только одно правило: план должен быть основан на определении болезни. Это, конечно, представляется совершенно основательным, но все-таки не устраняет ни ошибки в определении, ни произвола в начертании плана. Не ежедневно ли врачи составляют планы лечения, которые товарищами из их же школы объявляются вредными? Не ежедневно ли консультации доказывают, что соглашение нескольких врачей-аллопатов насчет лечения данной сколько-нибудь важной болезни почти невозможно? Не доказывает ли это, что система, делающая врача способным составлять планы лечения, еще не вполне удовлетворяет требованиям науки?

«Программа» говорит (С) — рациональная медицина имеет свои специфические средства: опий, мускус, алкоголь, цинк, страмоний и т.д. Разве гомеопатия не владеет этими средствами? Разве гомеопатам, на себе испытывающим лекарства, не могут быть знакомы также и прочие физиологические исследования их?

Мы уже видели, что «Программа» требует знания действия специфических и вообще врачебных средств только на больных. Но к чему могут послужить специфические средства при совершенно произвольном плане лечения? Если для одного и того же больного по плану одного консультанта потребуется опий, а по плану другого алкоголь или мускус, что тогда?

«Программа» требует знания действия лекарства на больной организм, и аллопатия действительно узнает действия своих лекарств только на больном, следовательно на больном испытывает, произвольно пробует. Гомеопатия, действуя по своим правилам, не имеет надобности пробовать на больном.

«Программа» предполагает во враче непременное знание действия всех лекарств на все болезни. Иначе какой же это будет врач, который одну болезнь лечит, а от другой отказывается? Он должен знать все, по крайней мере «в пределах возможности». Чтобы представить себе всю колоссальность этого знания, нужно вспомнить, что диагностические таблицы приводят несколько сот отдельных форм болезней, а в фармакопеях исчисляется несколько сот лекарств, из которых каждое предлагается против множества болезней и в применении которых входят в расчет еще различия возраста, сложения, внешних влияний и проч. Однако ж в 2000 лет, с тех пор, как иппократовская медицина следует по пути пробы на больных, дело дошло до того, что новая физиологическая школа почти все приобретения этого опыта отвергает. Не обиден ли такой результат для несметных легионов больных, на которых производились опыты?

Знаменитый фармаколог Перейра говорит: «Когда мы даем больным лекарства, то симптомы естественной болезни смешиваются с симптомами от лекарственных веществ, которые очень редко можно с точностью отличить». Поэтому новейшие исследователи стали испытывать лекарства не на больных, а на здоровых, как это давно уже делают гомеопаты. Приобретенный таким образом драгоценный материал гомеопаты сумели употребить в дело, и исследования Jörg’a, Schroff’а, Schnellear’а и Венского общества физиологического исследования лекарств только подтвердили исследования гомеопатов. Несмотря на это, не только «Программа», но и вся физиологическая школа еще не имеет моста с физиологического действия лекарств на практическое применение у постели больного, не имеет настоящего основания для рациональной терапии.

Вирхов говорит: «Если б биология была готова, если б мы знали законы жизни и условия их проявления, если б мы с точностью знали последствия всякого изменения этих условий, то имели бы и рациональную терапию, и единство медицинской науки было бы установлено. Но мы еще очень далеки от такого знания и дуализм науки и искусства покуда еще неразрешим».

Стало быть, для физиологической школы все исследования остались бесплодными? Почему же она не хочет исследовать те законы больной жизни и те законы действия лекарств, из которых гомеопатия извлекла уже столько неоцененной пользы? Для чего же «Программа», почитающая только свою науку и свой опыт рациональными, предлагает гомеопатии свои условия лечения, не спросив наперед, какие условия имеет сама гомеопатия?

Гомеопатия, например, находит совершенно недостаточным знание только того, какие, хотя бы и всегда постоянные и с точностью определенные, действия лекарство производит на больного. Она не может довольствоваться распределением всех лекарств на небольшое число разрядов — асriа, аmarа, ехсitantiа и т.д.— и употреблять самые разнородные вещества только как проносные, рвотные, мягчительные, крепительные и т.д. по личным, хотя и сознательным, но совершенно произвольным соображениям и на основании такого же произвольного плана лечения. Ей нужно знать, какое действие каждое лекарство имеет и на здорового, то есть на организм вообще, и притом знать не одно какое-нибудь общее многим лекарствам свойство, а знать подробно и точно всю лекарственную болезнь, со всеми ее признаками и явлениями (симптомами), какую каждое вещество способно произвести в организме.

В распознавании болезни гомеопатия тоже не довольствуется определением только настоящего состояния или одной предлежащей болезни. Она исследует болезнь не только объективно при помощи всех диагностических инструментов, но и субъективно, по всем ощущениям больного, по всем проявлениям и симптомам. Но ей мало знать только status praesens — какой орган и в какой степени поврежден — она требует не только точного и подробного знания всех индивидуальных особенностей данного случая, но и подробной истории всего предлежащего больного организма, потому что только такая история (anamnesis et aetiologia) может дать средства безошибочно определить настоящее состояние и элементы для плана лечения, то есть, проще сказать, указать на соответствующие средства.

Поэтому гомеопатические условия скорого и верного лечения больных формулируются так:

1. Исследование состояния больного во всей возможной подробности, с точным обособлением (индивидуализированием) каждого данного случая.

2. Исследование действий лекарственных веществ на здоровый и на больной организм во всех их проявлениях и с обособлением каждого вещества, с отличением характеристических свойств каждого отдельно.

3. Исследование естественных законов и выведенных отсюда практических правил, по которым лекарства могут быть применены к устранению болезни, излечению больных.

Результаты этих исследований, точное знание фактов и постоянных законов явлений составляют врачебную науку; методическое приложение этого знания, при умении наблюдать и экспериментировать, соображать и пользоваться обстоятельствами в каждом данном случае для скорейшего достижения цели излечения, составляет врачебное искусство.

Обладая таким знанием и таким искусством, врач всегда может действовать совершенно сознательно: он наверное может вперед знать, чего и почему следует ожидать от данного больному лекарства. Притом ему нет никакой надобности строить произвольных планов лечения, планов, которых основательность зависит от более или менее верно узнанного места поражения и более или менее приблизительно угаданной причины болезни. При сказанном знании его, план будет всегда необходимым логическим следствием очевидных посылок — видимого состояния больного и известных свойств лекарства; словом, всегдашнее основание его плана — постоянный, неизменный естественный закон, а не произвольные более или менее остроумные гипотезы.

Таким образом, опираясь на постоянный закон, гомеопат может не только ставить условия, но и выполнять их. Притом вовсе невыполнимых условий, как например произведение лекарством определенных действий «в той степени и на таком пространстве времени, как этого требует начертанный врачом план», она никогда не ставит, потому что считает это совершенно напрасной похвальбой. Ей по опыту веков известно, что в весьма немногих случаях можно наперед предвидеть степень и время действия лекарства, и притом только в самых грубых результатах, каковы например различные отделения и извержения, которых появление далеко еще не составляет искомого результата лечения. Во всем остальном, относительно всех изменений состояния больного организма при переходе от болезни к выздоровлению указать меру и продолжение действия лекарства решительно невозможно. Можно только более или менее хорошо знать, как лекарство должно действовать, и ожидать этого действия. А мало или недостаточно скоро действует — повторить прием; совсем не действует (что тоже случается) — изменить прием, или наконец обратиться к другому, более соответствующему средству. Это известно даже аллопатии. Стало быть, приведенная фраза в условии фигурирует только для округления риторического периода, для красоты слога.

Из всего этого следует, что мы, с нашей точки зрения и опираясь на основания гомеопатии, должны отвергать не только предложенные «Программой условия», но и определение науки и искусства врачевания, пока нам не докажут более убедительным образом, что наши определения и основания неверны.