— 50 —
Знание действия лекарств
Наблюдения аллопатов относительно действия лекарств весьма неполны и недостаточны, потому что они испытывают их над больными субъектами, стало быть над такими, которые находятся в ненормальном состоянии и никак не могут доставить нам тоных данных насчет действия лекарств. Каким образом, спрашивается, верно и точно различить симптомы, производимые этими лекарствами, от тех, которые зависят от болезни; те, которые проявляются вследствие peaкции жизненной силы, от других припадков, зависящих от принятого лекарства?
Метода usus in morbis предполагает болезнь, ход и симптомы которой совершенно известны, чего однакож не бывает; сказанная метода предполагает еще, что средства были испытаны во всех болезнях, иначе нельзя знать все свойства лекарств. Может ли это логически быть приведено в действие, и будет ли в таком случае подобная терапия удачной? Какими результатами увенчалась эта аллопатическая метода при лечении, например, холеры? Уж более 30-ти лет известны гибельные разрушения той страшной эпидемии в Европе, которая ведь не бедна медицинскими авторитетами. Эта эпидемия до сих пор еще смеется над стapaниями старой школы, которая напрасно ждет помощи от своей фармакологии. Случайности, гипотезы, патологическая анатомия и ее открытия, которым холера благоприятствовала, не доказали еще аллопатии ни одного действительного средства против этой страшной эпидемии. И всякий раз, когда появляются эпидемические болезни, видно совершенное бессилие аллопатов. Иное дело обыкновенные болезни, которых причина и исходы давно известны и которые часто сама природа побеждает. Наконец, спрашивается, каким образом сложные методы аллопатического лечения, полифармация, этот настоящий хаос, могут нам доставлять существенные результаты относительно специфических и индивидуальных свойств лекарств? На этот вопрос, само собой, следует ответ отрицательный. Нет, этот путь не может иметь значения какой бы то ни было методы.
Кроме того, старая школа прибегала к опытам над животными, к живосечениям, к токсикологическим данным, потом наконец к некоторым редким и бедным исследованиям над здоровым. Всякому известно насколько живосечения имели влияние на терапию. Мажанди, этот неутомимый экспериментатор, может быть тому свидетелем. Чем более он прославлялся на своем поприще, тем более он делался скептиком и наконец дошел до того убеждения, что все хорошее, которое аллопаты могут сделать, состоит в выжидательном способе. Соответствуют ли выгоде, которую старая школа имеет от токсикологических симптомов, их опасности? Много ли у нее удачных случаев излечения, основанного на токсикологических данных? Очень мало или никаких. Касательно же тех многочисленных веществ, которых преступление не употребляет, этот источник сведений для аллопатии совершенно закрыт. Наконец, редкие и поверхностные опыты над здоровым человеком тоже отличаются бедностью результатов. Тут, конечно, можно сделать исключение в пользу фармакологии новейших немецких авторов, но в них все, что относится до влияния лекарства на здорового, выписано из фармакологии гомеопатической.
Мы только самым поверхностным образом очертили недостатки, при которых аллопатия, очевидно, не может иметь права не только на звание науки, но даже на звание искусства. Отвергая аллопатию, мы стало быть не отрекаемся от святых истин, как говорит «Программа», а также не лишаемся возможности употреблять средства, способные производить всегда постоянные и с точностью определенные действия.
Но пусть об этом скажут сами аллопаты: «Фармакология аллопатическая — бессвязная кучка бессвязных мнений; одна из тех наук, в которых всего яснее замечается заблуждение человеческого ума; скажу более, это вовсе не наука для методического ума, это безобразный набор неверных идей, мнимых средств и формул, столько же легкомысленно задуманных, сколько бестолково составленных» (Вichat). К этому профессор Форже недавно еще прибавил: «Строгое суждение Биша всегда было и теперь еще остается справедливым».
И во имя науки столь несовершенной, требуют от гомеопатии отчета об ее учении, требуют доказательств на право существования! Такую мнимую науку полагают защитить, приняв меры против ее соперницы!
Ганеман очень верно понял, что только революция в науке могла спасти древнюю медицину от анархии, в которой она истощалась со дня своего рождения, и создать терапию, которой до него почти не существовало. Мы не отрицаем, что и в аллопатии бывали и теперь есть великие практики и счастливые врачи, пользующиеся заслуженною славой, но это исключительные личности, одаренные особенным вдохновением на выбор средств, и притом так, что сами они не могут возвести свою терапию на степень науки всем другим доступной. Конечная цель терапии, цель всей медицины — создать положительные принципы, общие законы, удобопонятные и удобоприменяемые для обыкновенных умов, составляющих большинство. Из этих жизненных принципов, из этих законов должны проистекать единство в основных верованиях, единство в учении, единство в практике всех врачей на земном шаре, словом, единая наука — терапия, подобно тому, как мы имеем одну физику, одну химию, одну ботанику и т.д.
Так как путь, по которому дотоле следовали, остался бесплодным, то Ганеман должен был проложить другой, чтобы достигнуть познания действий лекарств. Для этого он сначала испытывал над самим собой и над своими учениками средства, употребляемые в старой школе; потом, расширяя круг своих исследований, испытывал такие вещества, которых свойства были совершенно неизвестны. И примечательно, что первого рода лекарства обнаруживали у экспериментаторов, кроме многих других симптомов, подобные тем, что сопровождали болезни, против которых они употреблялись эмпирически, слепо, чисто случайно, но часто с успехом. Таким образом он дошел до определения действия многих лекарств и наряду с патологией поставил патогению, науку о болезнях лекарственных. Способ исследования лекарств над здоровым назвали чистым испытанием, в противоположность нечистым результатам, т.е. всегда сопровождаемым симптомами болезни, как их доставляет нам клинический способ исследования. Этот изумительный ряд обширных исследований составляет вечную славу Ганемана, и открытие закона similia similibus навсегда останется лучшей надеждой для страждущего человечества.
Всякое лекарственное вещество испытывается над здоровым человеком известным образом приготовленное, в малых приемах и различных разведений, над людьми разного возраста, пола, темперамента и сложения, причем с строгой точностью отмечаются все видоизменения симптомов, получаемых при каждом из этих условий.
У людей, подверженных опытам, скоро замечаются изменения или в тканях органов, или в отправлениях, или в ощущениях. Нравственное и умственное состояние субъекта также подвергается изменениям, почти от каждого средства особенным.
Таким образом получается точное знание некоторых симптомов, общих всем субъектам, и между ними несколько специфических; затем несколько таких симптомов, которые проявляются только у некоторых особ известного сложения, темперамента и проч. Таким образом получаются симптомы общие, характеристические, специфические и такие, которые свойственны лекарствам, преимущественно при известных особенных условиях. Испытывая средства над известным числом людей, мы избегаем заблуждения относительно ощущений, проявляющихся вследствие испытанных средств. Когда одно и то же ощущение проявляется у многих субъектов, то оно уже не может почитаться обманом воображения. При испытании отмечается также хронологическая последовательность проявлений, внешние и внутренние, моральные или физические причины, которые могут видоизменять, нейтрализировать или усиливать их. Также отмечаются обстоятельства времени и места. В пище вещества, которые имеют лекарственные свойства или могут быть антидотами, тщательно устраняются для того, чтобы организм находился под влиянием действия только одного лекарства. Предварительно перед опытами в продолжении некоторого времени отмечается обыкновенное состояние здоровья всякого субъекта.
Будучи вооружена таким тщательным исследованием каждого вещества, которое употребляет, гомеопатия с полным правом может сказать, что она лучше знает свойства лекарств, нежели старая школа. Нам, без сомнения, могут заметить, что при испытании лекарств мы не доходим до произведения явлений, во всех отношениях соответствующих некоторым важным болезням, каковы например органические. Понятно, что должны быть границы, которых нельзя переступить без опасности для исследователя, однако ганемановы ученики очень часто доходили до этих границ. Впрочем, если в этом отношении и есть пробелы, то они постоянно пополняются опытами над животными, исследованием глубоких повреждений вследствие отравления, особенно когда они не кончились быстрой смертью; наконец, и клиническими результатами приложения лекарств, производящих симптомы, подобные симптомам сопровождающим самую болезнь. Таким образом, новая фармакология при помощи наведения уже доставила нам очень действительные средства во многих подобных случаях. Во всяком случае, однако ж, к подобному наведению, следовательно к опыту над больным подобно аллопатии, гомеопат прибегает только в крайнем случае, по неимению потребных положительных исследований на здоровом. Поэтому и в самой фармакологии гомеопатической те симптомы, которые известны только по действию лекарства на больного, всегда отмечаются особенным знаком, для отличия от симптомов непосредственно произведенных опытом над здоровым и не подлежащих никакому сомнению.
И жизни одного человека было достаточно, чтоб положить основание новой медицине и распространить ее благодеяния на все страны мира. Какова же должна быть будущность гомеопатии? Ее соперница в продолжении 3000 лет потратила труды множества гениальных людей и не успела приобресть ни научного основания, ни жизненного начала.
Каких результатов можно ожидать от ганеманова способа изучения лекарств как деятелей, изменяющих ткани, отправления и ощущения? Д-р Парсеваль говорит: «Эта метода положила конец отвлеченностям, гипотезам, противоречащим мнениям, основанным на заключениях а priori и на отыскании существенных причин, которые сделали из терапии настоящий хаос. Фармакология уже не зависит от произвола теории; она делается действительной наукой, отличной от других медицинских наук. Лекарствам не приписывают воображаемых свойств, ограничиваются наблюдением действительно существующих. Этот способ исследования заменяет гипотезы и догматические положения. Он совершенно удовлетворителен, потому что к чистому опыту над здоровым присоединяет все полезные данные, какие доставляют наблюдения клинические, токсикологические и опыты, произведенные над животными. Испытание на здоровом дает нам возможность узнать лекарство во всем объеме его сферы действия. Избегая сильных потрясений и крутых переворотов, оно предоставляет жизненной силе полную свободу реакции и дает возможность распознать множество разнообразных изменений отправлений и ощущений. Благодаря этой методе исследования лекарств, нам не нужно ожидать открытия специфических средств от случая. Всякое, лекарственное вещество к которому бы из трех царств природы оно ни принадлежало, может быть непосредственно испытано на инструменте во всякое время находящемся в нашем распоряжении, и мы всегда в состоянии вперед знать, какие болезненные явления могут быть излечены данным средством, не прибегая к эмпирическому блужданию ощупью и не боясь ошибок смелой догматики. Вместо того, чтоб истощаться на бесплодную борьбу и такие же рассуждения, врачи имеют возможность открывать новые факты, богатые результатами. Фармакология наша имеет твердое основание, однако требует еще много исследований и еще далека от совершенства. Есть еще вещества, которые нужно было бы переисследовать, есть и такие, которые еще ожидают исследователей».
Если бы все науки вдруг исчезли в каком-нибудь мировом перевороте и потом принуждены были бы снова построиться на прежних своих основаниях, то аллопатия в 3000 лет, следуя своим путем, снова достигла бы того же неисправимого состояния, в каком обретается теперь, а гомеопатия со своим принципом, со своим законом и способом исследования в несколько лет явилась бы такою же молодой и сильной наукой, какова ныне.