Как животное человек создан во всех отношениях беспомощнее всякого другого животного. Он не обладает таким природным оружи­ем для самозащиты, как, например, рога у быка, быстрота ног у серны и т. п.; не имеет ни крыль­ев, ни плавников, ни плавательных перепонок между пальцами рук и ног, ни непроницаемой раковины, как у черепахи; он не знает тех лазеек и уголков, куда скрываются различные червячки и насекомые при приближении к ним врага; он лишен и тех физических придатков, которые делают недоступными ежа или электрического ската, и того жала или ядовитой железы у зуба, которыми снабжены осы и гады — словом, чело­век со всех сторон подвержен нападениям враж­дебных ему животных, и природа в этом случае не оградила его ничем. Превосходству стихийных сил и метеоров он как животное также про­тивиться не в состоянии. От морских волн он не защищен ни блестящей бархатистой шерстью,
как у тюленя, ни густым и жирным пухом утки, ни гладким твердым панцирем водяного жука. Его тело, вес которого относительно только не­сколько легче воды, держится на ней беспомощ­нее тела всякого другого четвероногого животно­го. У него отсутствует также то непроницаемое
для холода покрывало, которым снабжены бе­лый медведь или гага-птица. Родившийся ягнё­нок сам находит вымя своей матери, — младе­нец же томился бы от голода и жажды, если бы ему не дали материнской груди. Где бы ни ро­дился человек, природа не даст ему уже готовой пищи, как муравьеду-муравьев,мухе-великану — гусениц или пчеле — открытый доступ к благоухающим чашечкам цветов.

Человек подвержен самым разнообразным заболеваниям гораздо более, чем животные, ибо последние обладают прирожденным, таинст­венным инстинктом, недостающим человеку и предохраняющим их от невидимого врага жиз­ни. Наконец, один только человек рождается нежным, мягким, обнаженным, без оружия, со­вершенно беззащитным и лишенным всего того, чем природа богато одарила даже ползущего червя для радостного существования.

И вот, Провидение лишило человека его животности, чтобы тем богаче наградить его умом, при посредстве которого он сам должен пополнять свои нужды, воспроизводить из са­мого себя всевозможное благосостояние и само­развивать все бесчисленные преимущества, воз­вышающие сына земли над всем живущим, -умом, который, будучи сам по себе не разрушим, способен доставить своей бренной животной оболочке более прочные средства для поддер­жания, охранения, защиты и удовольствия, чем какие достались в удел непосредственно от са­мой природы какой бы то ни было из наиболее счастливо одарявшихся тварей.

Мы не ограничиваемся тем, что дает нам грубая природа; нет, наш разум беспредельно расширяет границы, положенные природой, сообразно нашим потребностям и удобствам. Так, колосья и хлебные зерна, получаемые нами сырыми из земли, мы не пережевываем и не съедаем таковыми в их природном и нездоровом виде, а предварительно приводим их в состоя­ние, годное для питания: очищаем их, высуши­ваем, вымолачиваем, освобождаем посредством брожения и нагревания от всевозможных вред­ных и лекарственных примесей, превращаем в хлеб, и только в таком виде, уже облагорожен­ном нашим умом, употребляем в пищу как пи­тательный и безвредный продукт.

Таким образом, нам предоставлено везде прилагать свои усилия для того, чтобы находить безвредное, разрушать вредное и обеспечить себя от всего, могущего нанести нам вред.

Мы строим корабли, в которых безопасно от чудовищ моря и ярости Орканов мы совер­шаем кругосветные плавания вокруг земли со всеми удобствами, присущими континенту, что совершенно недоступно рыбе; поэтому природа и отказала нашему телу в недостаточных для этой цели жабрах, плавниках и плавательном пузыре. Вместо недостающих нам могучих крыльев кондора мы изобретаем снаряды, на­полняемые легчайшим газом, которые со спо­койной силой поднимают нас на неизмеримые высоты, недоступные ни одному из пернатых.

Затем, для отделения какого-нибудь гнило­го, размозженного члена нам недостаточно пользоваться естественным омертвением, которое наступает в предоставленном самому себе организме, но нам дан острый нож, которым мы скоро и безболезненно, с меньшей лихорадкой и со значительно меньшими опасностями для жизни, отсекаем больную часть.

Удивляюсь поэтому, что врачебное искус­ство так редко возвышалось над простым под­ражанием этим грубым явлениям и почти во все времена думало, что только посредством пото­гонных, слабительных, рвотных, мочегонных, кровопусканий, нарывных пластырей и искусст­венно вызванных язв, только и возможно изле­чивать болезни, как будто именно эти несовер­шенные и вынужденные подражания представ­ляли то же самое, что производит живая приро­да в сокровенных тайниках своей мастерской по собственному самостоятельному побуждению.

Только одна хирургия до сих пор отчасти следовала более мудрому указанию. Вместо того чтобы предоставить самой природе оттор­жение раздробленного осколка бедренной кос­ти, часто только при посредстве опасной для жизни лихорадки и разрушающего почти всю конечность нагноения хирург в несколько минут целесообразно рассекает раздражаемые покровы и пальцами извлекает кость без значительной боли, без дурных последствий и без истощения сил больного. Сделанный опытной рукой разрез в какие-нибудь четверть часа освобождает больного от многолетних страданий. Или неу­жели мы должны лечить ущемленную кишеч­ную грыжу подражанием омертвению и нагное­нию потому, что природа других средств, кроме этих, не знает и обрекает больного на погибель? Было ли бы достаточно для искусственной по­мощи и поддержания жизни, если бы мы умели только ограничиться, как природа, получасовым обмороком при кровотечениях из открытых ар­терий? Можно ли было этим заменить турнике­ты, перевязки и тампоны?

Тем не менее, остается достойным самого глубокого удивления, как природа без помощи хирургического вмешательства и безо всяких врачебных средств, будучи предоставлена самой себе, развивает невидимые изменения в орга­низме, посредством которых, правда, весьма трудно, болезненно и с опасностью для жизни, но, тем не менее, действительно излечиваются различные болезни и страдания.

Врачебное искусство есть опытная наука; она занимается уничтожением болезней посред­ством вспомогательных средств.

Знание болезни, знание вспомогательных средств и знание их применения составляют врачебное искусство. Это необходимое для че­ловеческого рода искусство не должно быть укрыто в недосягаемой глубине смутных спеку­ляций; не должно быть рассеяно в безграничной пустоте догадок и предположений, а, напротив, должно находиться вблизи нас, в области наше­го наружного и внутреннего понимания.

Врачи потратили две тысячи лет на иссле­дование невидимых внутренних изменений ор­ганизма при существующих болезнях, их бли­жайших причин и априорного существа тако­вых, ибо они полагали, что, пока не достигнут этих недостижимых познаний, они не в состоя­нии будут лечить.

Хотя эти долговременные и бесполезные старания еще не служат доказательством их не­возможности, тем не менее, опытное положе­ние, что они не нужны для лечения, служило бы доказательством несостоятельности таких ис­следований. Великий дух Вселенной сделал возможным только то, что нужно было сделать таковым.

Если мы и не в состоянии усмотреть внут­ренних изменений организма, лежащих в основе известных болезней, то, тем не менее, небесполез­но обратить внимание на их внешние причины.

Никакое изменение не возникает без при­чины. Каждая болезнь имеет свою производя­щую причину, хотя бы последняя оставалась для нас в большинстве случаев темной.

Мы замечаем, что некоторые болезни все­гда возникают от одной и той же причины, на­пример, миазматические: водобоязнь, венериче­ская болезнь, левантийская чума, желтая горяч­ка, оспа, корь и некоторые другие, которые от­личаются тем, что остаются всегда своеобраз­ными болезнями и, происходя от всегда одина­кового заразительного начала, сохраняют всегда одинаковый характер и течение, — если не счи­тать случайных видоизменений вследствие по­бочных обстоятельств, которые, однако, не из­меняют коренного вида их.

Возможно, что и другие болезни, в основе которых мы еще не можем указать на известный миазм, например, болотная перемежающаяся лихорадка, также происходят от одного или от соединения многих, всегда одинаковых, опреде­ленных и легко друг к другу присоединяющихся причин, иначе они не производили бы столь своеобразных и часто встречаемых болезней.

Эти немногие болезни, по крайней мере, некоторые (миазматические), можно назвать своеобразными и, если нужно, отличать их со­ответствующими названиями.

Раз для такой болезни найдено целительное средство, то оно навсегда и останется таковым, потому что ее проявления (представители ее внутренней сущности), а также и причины ее, остаются, в общем, всегда одинаковыми. Все же остальные болезни представляются в таких взаимно друг от друга уклоняющихся проявлениях, что можно почти с достоверно­стью сказать, что они не являются результатом соединения многих разнородных причин (в раз­личных степенях интенсивности). Возможно вычислить число слов, которые могли бы быть составлены из алфавита в 24 бу­квы, как бы велико ни было это число; но кто возьмется вычислить количество тех разнород­ных болезней, которые развиваются в нашем организме от неисчислимых и большей частью еще не исследованных как наружных, так и внутренних агентов.

Все, что только в состоянии так или иначе действовать, может оказывать влияние на наш организм, находящийся в связи с противодейст­вием со всеми частями Вселенной, как, напри­мер, все более или менее вредные испарения безжизненных и органических веществ, столь различно раздражающие и действующие на на­ши нервы газы, скопляющиеся в окружающей атмосфере в наших мастерских, жилых помеще­ниях и т. п. или выделяемые водой, землей, жи­вотными и растениями; недостаток необходимо­го для нашего существования чистого свежего воздуха; недостаток или излишек солнечного света; недостаток или излишек обоих электричеств; неравномерное атмосферное давление, сырость и сухость воздуха; еще не исследован­ные особенности горных местностей по отно­шению к низменностям и глубоким долинам; особенности климата и местоположения на больших равнинах и в пустынях, лишенных во­ды и растительности, по отношению к морю, к болотам, горам и лесам, к различным ветрам; влияние весьма переменчивой или слишком однообразно постоянной погоды; влияние бурь и очень высокой или низкой температуры воз­духа; излишек или недостаток искусственной теплоты в нашей одежде или в комнатах; стес­нение некоторых частей тела одеждой; степень холода или теплоты нашей пищи и напитков; голод, жажда, пресыщение желудка пищей или напитками и их вредное влияние на организм, как, например, вино, водка, насыщенное разны­ми более или менее вредными пряностями пиво; вода с подмешанными посторонними вещества­ми; кофе, чай, иностранные и местные пряно­сти, а также душистые приправы, придающие раздражающий вкус кушаньям; непризнанный вред или влияние на здоровье некоторых ово­щей и животных, употребляемых в пищу, вслед­ствие отчасти небрежного приготовления, ис­порченности или подделки продуктов, недова­ренное мясо или другие совершенно испорчен­ные, гнилые, затхлые или из корыстных целей фальсифицированные пищевые средства; куша­нья и напитки, заготовленные или сохраняемые в металлической посуде; поддельные, зачастую отравленные вина; уксус с примесью едких ве­ществ; мясо от больных животных; мука, под­мешанная песком или гипсом; жито с примесью вредных семян; овощи с подмесью вредных растений — преднамеренно, нечаянно или по нера­дению; нечистота тела, одежды и жилых поме­щений; нездоровые вещества, попадающие в пищу, вследствие нечистоты или упущения при приготовлении или сохранении ее; летящая на нас пыль с вредной примесью частиц от наших фабрик и промышленных заводов; неопрятное содержание многих полицейских заведений и домов общественного призрения; слишком большое напряжение физических сил; слишком быстрые активные и пассивные движения; чрезмерные выделения отдельных частей тела; непосильное напряжение отдельных органов чувств; неудобные положения тела при произ­водстве разных работ; слишком малое упражне­ние отдельных частей нашего тела или же без­деятельность всего тела; неправильное распре­деление времени для покоя, принятия пищи и работы; недостаточный или излишний сон; на­пряжение от умственных занятий вообще или от таких, которые особенно раздражают или утом­ляют отдельные душевные способности или являются вынужденными и противными; воз­буждающие или расслабляющие страсти, яв­ляющиеся следствием чтения, воспитания или привычки; злоупотребления половыми побуж­дениями; упреки совести; тягостное положение хозяйства; незавидные семейные обстоятельст­ва; боязнь, испуг, раздражительность и т. д.

Как неодинаковы должны быть результаты взаимодействия перечисленных влияний, когда многие из них одновременно действуют в раз­личной последовательности и силе на наш орга­низм, который сам по себе устроен так много-различно и настолько изменяется при различ­ных обстоятельствах жизни, что нет ни одного человеческого существа, могущего быть схожим с другим, хотя бы в каком-либо мыслимом от­ношении.

Потому-то, за исключением тех немногих своеобразных болезней, все остальные болезни разнородны, неисчислимы и настолько различны, что каждый болезненный случай должен быть рассматриваем как индивидуальная болезнь.

Внутренняя сущность каждой болезни и каждого отдельного болезненного случая, по­скольку нам ее необходимо знать с целью лече­ния, выражается наличными признаками в том виде, в каком они представляются опытному наблюдателю во всем своем объеме, в своей индивидуальной силе, сочетании и последова­тельности.

Открыв все наличные определимые при­знаки болезни, врач определил и саму болезнь и имеет полное о ней понятие, необходимое для ее лечения.

В основании лечения должна лежать точ­ная картина болезни во всех ее признаках и затем тат, где это возможно, исследование предрасполагающих причин ее возникновения для того, чтобы, наряду с лекарственным лечением, быть в состоянии удалить и по­следствия — путем улучшения образа жизни — для предупреждения возможного возврата болезни.

Чтобы начертать себе картину болезни, врачу предъявляется простое требование: вни­мательность в наблюдении и точность в копи­ровке. (В один час можно набросать на бумаге или ну холсте целую дюжину человеческих изо­бражений, если не гнаться за сходством с ори­гиналом; но для воспроизведения одного сход­ного портрета потребуется столько же времени и несравненно больший дар наблюдательности и точности в изображении). Предположения, вынуждения при опросе больного и подсказы­вания должны отсутствовать.

Больной жалуется на свои страдания, ок­ружающие передают о его состоянии, врач ос­матривает, выслушивает, ощупывает и т. д., чтобы узнать существующие изменения и не­правильности, и рисует себе все это в последо­вательном порядке для надлежащего представ­ления о болезни.

Самые постоянные, выдающиеся и для больного наиболее тягостные симптомы состав­ляют главнейшие указания. Врач отмечает их как самые сильные и важные черты картины Наиболее же странные и необыкновенные при­знаки дают характеристичную, отличительную и индивидуальную черту картины.

Наконец, врач спрашивает о памятной причине происхождения болезни в общем смысле. Из десяти случаев едва ли в одном больной или приближенные в состоянии дать на это категорический ответ.

При таком старательном усердии врач опи­сывает себе чистую картину болезни и имеет ее перед собой со всеми ее признаками, без которых не высказывается наружу никакое скрытое свой­ство вещей, а тем более болезнь, доступная рас­познаванию земного человека лишь по воспри­ятиям его органов чувств. Когда болезнь найде­на, то нужно найти и средство для ее излечения.

Всякая болезнь имеет в своем основании совершенно своеобразное, противоестествен­ное раздражение, нарушающее отправления и благосостояние наших органов.

Но единство жизни наших органов и их взаимное приспособление к одной общей цели не допускают, чтобы в человеческом организме рядом друг с другом и одновременно действо­вали два противоестественных раздражения. Поэтому если два раздражителя одновременно действуют иа организм, то в случае, если они оба взаимно разнородны, действие одного из них (слабейшего) силой другого (сильнейшего) на некоторое время прекращается и приостанав­ливается. Если же, наоборот, оба раздражителя весьма сходны между собой, то действие одного (слабейшего) совершенно аналогичной силой другого (сильнейшего) совершенно сглаживает­ся и уничтожается.

Поэтому, чтобы иметь возможность ле­чить, мы в каждом данном случае должны лишь противопоставить существующему раздражите­лю болезни подходящее лекарство, т. е. другой раздражитель, имеющий действие, весьма сход­ное с тем, которое проявляет сама болезнь.

Как пищевые вещества служат для под­держания здорового организма, так лекарства — для исцеления болезни; но лекарства никогда не бывают сами по себе безусловно целебными, а только относительно.

Пищевые вещества, кушанья и напитки, принятые нами внутрь в чистом виде для утоле­ния голода и жажды, поддерживают наши силы, пополняя израсходованное жизненными про­цессами без нарушения отправлений наших ор­ганов и без повреждения здоровья.

Те же вещества, которые мы называем ле­карствами, обладают совсем противоположны­ми свойствами. Они не питают, они представ­ляют собой противоестественные раздражители, способные лишь видоизменять наш здоровый организм, нарушать отправления органов и вы­зывать отталкивающие чувства, словом, здоро­вого человека делать больным.

Не существует ни одного лекарственного вещества, которое не имело бы этого стремле­ния. Лекарство в простом и не смешанном виде и в достаточно большой дозе, будучи дано здо­ровому человеку, вызывает у него известное действие, определенный ряд своеобразных сим­птомов, удерживает за собой стремление возбу­ждать такие же симптомы даже в малейших приемах.

Героические средства уже в малейших приемах оказывают свое действие на здоровых и даже сильных субъектов. Лекарства, обла­дающие более слабым действием, для таких испытаний должны назначаться в более значи­тельных приемах. Самые же слабые лекарства оказывают свое действие лишь на таких свобод­ных от болезни лиц, которые имеют нежный, раздражительный и восприимчивый темпера­мент. В болезнях же они, правда, все, как силь­нодействующие, так и слабые лекарства, прояв­ляют свое абсолютное действие, но в таком смешанном сочетании с симптомами болезни, что только очень сведущий знаток и опытный наблюдатель способен их распознать.

Только одно это свойство лекарств вызы­вать в здоровом организме целый ряд специфических болезненных симптомов и делает их способными излечивать болезни, т. е. удалять и уничтожать раздражителя болезни посредством подходящего противораздражителя.

Как каждый вид растения по своей наруж­ной форме, по своеобразному роду своей жизни, по вкусу, запаху и т. п. отличается от других родов и семейств растений, как, равно, каждый минерал и каждая соль отличны друг от друга как по своим внешним, так и внутренним свой­ствам, — так же точно они все различны между собой в своих лекарственных, т. с. болезненных, свойствах; каждое из этих веществ своеобраз­ным и определенным образом вызывает измене­ния в состоянии нашего здоровья.

Большинство веществ, получаемых из жи­вотного и растительного царства, обладает наи­большим лекарственным действием в сыром, свежем виде; получаемые же из минерального царства сохраняют это свойство как в сыром, так и обработанном виде.

Чаще всего лекарства проявляют природу своей болезнетворной силы и свое абсолютное истинное действие при испытании на здоровом человеческом организме, будучи принимаемыми каждое отдельно и не смешанными друг с другом.

Некоторые из наиболее действенных ле­карств уже там и сям попадали в здоровые орга­низмы, и наблюденные припадки были написаны. Чтобы следовать далее этому указанию природы и глубже проникнуть в эти познания, следует обдуманно испытывать на здоровом организме как эти сильнодействующие, так и более слабые лекарственные вещества, каждое порознь, отдельно и в не смешанном виде, и при старательном удалении всяких побочных влия­ний точно отмечать все получаемые изменения в последовательном порядке их возникновения; таким путем получается чистый результат той болезненной формы, которую каждое из этих лекарственных веществ в состоянии само по себе и абсолютно вызвать в здоровом человече­ском организме. Чтобы таким же путем иссле­довать действие менее сильных средств, нужно дать здоровому человеку натощак достаточно сильный прием, лучше всего в растворенном виде и только один раз. Если потребуется узнать остальные симптомы, еще не обнаруженные после первого приема, то можно другому здоро­вому человеку или тому же самому, только по прошествии нескольких дней, когда совершенно исчезнет действие первого приема, дать такую же или более сильную дозу и так же точно и скептически отмечать возникающие симптомы раздражения. Для испытания самых слабых ле­карственных веществ, кроме весьма значитель­ного приема соответствующего средства, тре­буются еще лица хотя и здоровые, но нежного и восприимчивого темперамента. Самые ясные и выдающиеся симптомы заносятся в список, со­мнительные же отмечаются знаком сомнения до тех пор, пока они не подтвердятся многократ­ными повторными испытаниями. Затем, когда подлежащая лечению болезнь внимательно исследована, т. е. отмечены все ее определимые явления в их историческом разви­тии и последовательности с точным обозначе­нием наиболее важных, сильных и тягостных симптомов, то для излечения се нужно противо­поставить существующему болезненному раз­дражению аналогичное ему лекарственное раз­дражение посредством назначения такого ле­карственного средства, которое само по себе и в такой же последовательности способно вызы­вать по возможности все наличные симптомы или, по крайней мере, наибольшую их часть и наиболее сильные или самые особенные из них. При этом, однако, надо принять во внима­ние чрезвычайно важную разницу между поло­жительным и отрицательным, или так называе­мыми радикальным и паллиативным способом лечения.

При воздействии обыкновенными лекарст­вами на здоровый человеческий организм про­исходят, прежде всего, явления, которые могут быть названы положительными симптомами, являющиеся специфическими для данного сред­ства, иначе говоря, является его положительное первичное действие.

Когда оно окончилось, то наступает в трудно уловимых переходах состояние, прямо противоположное первому (в особенности при растительных лекарствах), появляются прямо противоположные (отрицательные) симптомы под видом последовательного действия.

Если мы теперь при лечении известной бо­лезни будем применять то лекарство, первичные положительные симптомы которого наиболее сходны с симптомами данного болезненного случая, то это будет положительный или исце­ляющий способ лечения, т. е. наступает, соглас­но второму опытному положению, быстрое и продолжительное улучшение, при полном уста­новлении которого лекарство может быть на­значаемо все в меньших и меньших и более ред­ких приемах без опасения возврата, если уже одного первого или нескольких первых приемов оказалось недостаточно для излечения.

Это объясняется тем, что существующему в теле противоестественному раздражению противопоставится другой, наивозможно сходный раздражитель (а именно положительно дейст­вующее в силу своих первичных симптомов лекарство), и притом в такой мере, что послед­ний преодолевает первое и обусловливает его уничтожение.

Особенного удивления достойно то обстоя­тельство, что если положительно действующее (исцеляющее) лекарство в своих первичных симптомах очень точно соответствует припад­кам подлежащей излечению болезни, то не на­ступает никаких последовательных симптомов лекарства, и все его действие прекращается как раз в то время, когда следовало бы ожидать на­чала отрицательных симптомов лекарства. Бо­лезнь, если она острая, исчезает в течение пер­вых часов, предназначенных природой для дей­ствия первичных лекарственных симптомов, и не остается никаких последствий, кроме выздо­ровления.

Так же замечательно и справедливо, что не существует такого лекарства, которое, будучи применено в исцеляющем смысле, оказалось бы слабее, чем соответствующее ему болезненное раздражение, и что нет такого болезненного раздражения, которого не мог бы преодолеть положительный и наивозможно аналогичный лекарственный раздражитель.

Если не только найдено положительно ис­целяющее лекарство, но и дана верная доза его, то оно производит в течение первого часа после первого приема нечто вроде маленького ухуд­шения, которое кажется как бы ухудшением болезни, но, в сущности, представляет ничто другое, как первичные лекарственные симпто­мы, но по силе своей несколько превосходящие большие и имеющие, согласно общему правилу, много сходства с первоначальной болезнью.

Если же первый прием вполне соответст­венного исцеляющего лекарства дан в дозе не­сколько меньшей, чем болезненный раздражи­тель, и в продолжение часа не произошло этого своеобразного ухудшения, то, тем не менее, большая часть болезненных симптомов уже уничтожена, и остается дать еще несколько приемов для окончательного уничтожения бо­лезни.

Если в этом случае постепенно не умень­шать приемы, а давать все такие же или еще большие приемы, то появляются лекарственные симптомы, т. е. искусственно вызванная бо­лезнь. Если же замечают, что выздоравливаю­щий во избежание рецидива должен продолжать равномерно большие или увеличенные приемы благодетельно исцеляющего лекарства, это ясно указывает на то, что причина, производящая болезнь, продолжает существовать.

Совсем иначе бывает при паллиативном лечении, где применяется лекарство, положи­тельное и первичное действие которого проти­воположно болезни.

Почти непосредственно после употребле­ния такого средства наступает род улучшения, почти моментальное подавление болезненного возбуждения на короткое время. Такие средства и называются паллиативными. Они задержива­ют выражение болезненного раздражения в ор­ганизме только на время действия их первичных симптомов, так как они вызывают в теле раз­дражение, противоположное болезни; затем на­чинается их последовательное (вторичное) дей­ствие, которое совпадает с первоначальным бо­лезненным раздражением и ухудшает его. Под вторичным влиянием паллиатива и по устране­нии его болезненное состояние ухудшается.

Как при положительно исцеляющем спосо­бе лечения в первый час после принятия лекар­ства появляется незначительное ухудшение, вслед за которым наступает тем более продол­жительное улучшение и выздоровление, так при паллиативном лечении в течение первого часа, иногда моментально, появляется обманчивое улучшение, которое, однако, час от часу умень­шается, пока не прекратится время действия первичного, в данном случае паллиативного, влияния лекарства, причем болезнь не только приходит опять в свое прежнее состояние, как было до употребления лекарства, но присоединяется еще частица его вторичного действия, которое в силу того, что первичное его действие было противоположно болезни, теперь, наобо­рот, вызывает состояние, аналогичное болезни. Это состояние есть ожесточение, ухудшение болезни.

Если требуется возобновить паллиативную помощь, то первого приема теперь уже недоста­точно; надо увеличивать дозу, и это до тех пор, пока лекарство уже перестанет приносить об­легчение или пока побочное действие все более сильных доз продолжаемого лекарства не ока­жет такого вреда, что придется воздержаться от дальнейшего его употребления. И если удастся прекратить эту паллиативно вызванную бо­лезнь, то обыкновенно опять появляется перво­начальная болезнь в доказательство того, что она (согласно первому опытному положению) искусственно вызванной болезнью была только вытеснена и подавлена временно, но не уничто­жена и не излечена.

Паллиативное применение лекарства явля­ется полезным и необходимым только в немно­гих случаях, преимущественно в таких, которые быстро возникают и угрожают почти немедлен­ной опасностью. Там же, где в течение несколь­ких часов паллиативным средством не достиг­нуто то, что оно в состоянии исполнить, там скоро появляются вышеуказанные вредные по­следствия.

Даже в самых острых и быстро протекаю­щих болезнях достойнее науки и полезнее для больных пользовать их положительно излечи­вающими средствами. Таким способом болезни побеждаются вообще вернее, скорее и без по­бочных заболеваний.

В легких случаях острых заболеваний вред паллиативов не так заметен и значителен; вы­дающиеся симптомы большей частью заглуша­ются каждым новым приемом паллиатива, пока не закончится естественное течение болезни, и таким образом организм, за это короткое время не слишком расстроенный последовательным действием паллиативов, опять вступает в свои права и постепенно превозмогает как саму бо­лезнь, так и последствия от паллиативных средств. Если же больной выздоровел при паллиа­тивном лечении, то он за это же самое время выздоровел бы и без всякого лекарства (ибо паллиативы никогда не сокращают естественно­го течения острой болезни) и по причинам, нами только что изложенным, оправился бы гораздо скорее. Единственное обстоятельство, по-видимому, несколько рекомендующее здесь врача, а именно временное уменьшение тягост­ных припадков посредством его паллиативов, придает в глазах больных и их окружающих некоторое кажущееся, но не действительное предпочтение такому лечению перед безлекар­ственным самовыздоровлением.

Поэтому исцеляющая, положительная по­мощь, даже и в быстро протекающих болезнях, имеет решительный перевес перед всяким пал­лиативным облегчением, потому что она сокра­щает естественное течение острых болезней, действительно исцеляет их еще до истечения их срока и не оставляет никаких болезненных по­следствий, если только исцеляющее средство было совершенно верно избрано.

Против этого способа лечения можно было бы возразить, что врачи со времени существо­вания медицины еще никогда (сознательно) им не пользовались и, тем не менее, все-таки изле­чивали больных.

Но это возражение только кажущееся, ибо с тех пор, как существует медицина, больные, которые действительно скоро, прочно и очевид­но излечивались от острых болезней посредст­вом лекарств, а не естественным течением ост­рых болезней, не продолжительностью времени и не постепенным превосходством энергии ор­ганизма, выздоравливали именно этим самым путем, какой я здесь выясняю, т. е. вследствие исцеляющего действия подходящего лекарства, хотя, конечно, и помимо сознания врача.

Иногда врачи предчувствуют, что именно эта способность лекарств — посредством при­рожденной им наклонности вызывать положи­тельные симптомы, аналогичные болезням, — и производит настоящее излечение. Но этот луч правды, конечно, редко проникает в отуманен­ный симптомами дух нашей школы.

Когда найдено лекарство по этому соглас­ному с природой способу, то остается еще важ­ный вопрос — определение величины приема.

Лекарство положительного и исцеляющего характера может оказать действие, как раз про­тивоположное требуемому, если его дать в чрезмерно большом приеме; в этом случае оно даже вызывает более сильную болезнь, чем су­ществующая.

Не должно думать, однако, что этот ущерб здоровью может произойти от преувеличенных приемов только положительно действующих (исцеляющих) средств; паллиативные лекарства в больших приемах наносят такой же вред, ибо лекарства сами по себе представляют вредные вещества, которые только вследствие соразмер­ности их природной болезнетворной силы в приличном приеме с аналогичными им болез­нями становятся излечивающими лекарствами.

Но, до какой степени увеличивается вос­приимчивость организма к лекарственным раз­дражениям в болезнях, об этом может иметь понятие только точный наблюдатель.

Почти единственное условие для получе­ния полного действия и помощи заключается в том, чтобы подходящее лекарство пришло в соприкосновение с живыми и восприимчивыми тканями; весьма мало, почти никакого, значения имеет вопрос, как мал прием, который с этой целью должен подействовать на чувствительные части живого организма.

Я уже сказал, что соприкосновение лекар­ственного вещества с живыми чувствительными тканями составляет почти единственное условие его действия. Это свойство имеет такое обшир­ное значение, что совершенно безразлично, ка­кая часть организма приходит в соприкоснове­ние с лекарственным веществом, для того чтобы проявилось его полное действие, — безразлич­но, попадает ли растворенное лекарство в желу­док, или остается во рту, или, наконец, будет ли оно приложено к ране или к лишенной кожицы другой части нашего тела. Своеобразная сила лекарств остается всегда одинаковой, будут ли они назначены снаружи или внутри, лишь бы они были приведены в соприкосновение с тка­нями.

Принятая внутрь через рот черная окись ртути излечивает венерические бубоны, по крайней мере, так же быстро и верно, как и вти­рание неаполитанской мази в мягкие части тела. Ножные ванны из слабого раствора хлористой ртути излечивают язвы во рту одинаково быстро и верно, как и внутреннее его употребление, особенно если омываемые части тщательно рас­тирать перед принятием ванны.

Если мы будем внимательны, то заметим, что мудрая природа творит чудеса с помощью простых, зачастую весьма незначительных вспомогательных средств. Подражать ей в этом направлении должно быть высшим стремлением каждого мыслящего человека.

Для получения благотворнейших действий всегда достаточно употребления за раз только одного простого средства, без всякой примеси, лишь бы оно было точно выбрано, лишь бы оно было самое подходящее и дано в надлежащей дозе. Никогда не бывает нужным для этого со­единять два средства вместе.

Мы даем всегда только одно лекарство и рассчитываем этим единственным средством уничтожить всю болезнь, или если это не впол­не возможно, то из результата лекарственного действия мы видим, чего еще недостает для из­лечения. Одного, двух и, самое большое, трех простых лекарств совершенно достаточно для излечения самой трудной болезни.

Если мы захотим создать себе ясное пред­ставление о том, как действует лекарство на болезнь и чего еще недостает, то мы должны давать за раз только одно простое средство. Всякое добавление второго или третьего сред­ства застилает нам точку зрения, и если мы за­хотим отличать эффекты, вызываемые действи­ем лекарства, от симптомов болезни, то мы уже не видим, какие именно совершившиеся пере­мены отнести насчет болезни, мы не знаем, ко­торому из трех соединенных вместе средств следует приписать произошедшие изменения и симптомы, а также остается неизвестным, кото­рое из них следует оставить, а которое сохра­нить для дальнейшего лечения, и какое другое лекарство должно быть дано вместо одного, или другого, или всех трех. Ни одно из явлений при таком способе лечения не может быть отнесено к своей истинной причине. Куда мы ни посмот­рим, везде вокруг нас неизвестность и темнота.

Большинство простых лекарств производит в здоровом человеческом организме немалое число, нет, зачастую целый ряд абсолютных симптомов. Поэтому подходящее лекарство в своих первичных проявлениях часто может за­ключать прототип большей части видимых сим­птомов болезни, подлежащей лечению (кроме многих других, обусловливающих его пригод­ность для лечения других болезней).

Единственное желательное свойство, кото­рое мы можем требовать от лекарства, это то, чтобы оно было подходящим, другими словами, чтобы оно было в состоянии само по себе и са­мостоятельно возбуждать большинство заме­ченных в болезни симптомов. Следовательно, будучи назначено для противораздражения, как лекарственное вещество, чтобы оно было в со­стоянии их же ослаблять и уничтожать в боль­ном организме.

Мы видим, что одно-единственное простое лекарственное вещество соединяет в себе это свойство в полной мере, если оно для этого ста­рательно выбрано. Поэтому никогда не бывает необходимо назначать за раз более чем одно-единственное простое лекарственное вещество, если оно выбрано соответственно болезненному случаю.

Весьма возможно, даже наверно, что в смешении нескольких лекарств уже не каждое из них действует на болезнь на свой собствен­ный лад и не каждое из них проявляет свое спе­цифическое стремление, независимо от влияния соседних средств, но, наоборот, одно другому противодействует в организме, одно видоизме­няет и отчасти уничтожает действие другого, из разлагающихся их сил в организме образуется среднее действие, которого мы не желаем, по­тому что не в состоянии его предвидеть или даже предчувствовать.

При действии смешанных лекарств на ор­ганизм происходит именно то, что должно про­исходить на основании вышеприведенного по­ложения (а именно, что одно раздражение в ор­ганизме уничтожает или подавляет другое, смотря по тому, вполне ли аналогичны они ме­жду собой или нет и насколько сила одного раз­дражителя значительнее другого) — действия нескольких лекарств в одном смешении взаимно друг друга уничтожают, и только остаток дейст­вия, не покрытый никаким противораздражителем, остается противораздражителем болезни; но будет ли таковой подходящим, мы не знаем, так как не в состоянии рассчитать, что, собст­венно, находится в остатке.

Так как каждый раз потребно только одно-единственное простое лекарство, то настоящему мастеру искусства не придет и в голову посред­ством многосмешения лекарств унижать свое искусство и действовать вопреки собственной цели. Наоборот, доказательством уверенности его в своем деле именно и будет назначение им только одно го-единственного лекарства, кото­рое, будучи верно выбрано, не замедлит скоро, верно и прочно удалить болезнь.

Если болезненный припадок незначителен, то это маленькое нездоровье едва ли требует какого-либо лекарства и может быть устранено некоторыми переменами в образе жизни.

Повторение приемов лекарств сообразуется с продолжительностью действия каждого от­дельного средства. Если оно действовало поло­жительно, то улучшение заметно еще по проше­ствии срока его действия, и повторенный тогда прием подходящего исцеляющего средства уничтожит остаток болезни.

Столь редкое повторение приемов, каждый раз по истечении времени действия лекарства не только не замедляет помощь, но, наоборот, слишком частое повторение препятствует цели лечения, потому что приемы, назначенные ранее истечения срока действия положительного ле­карства, должны быть рассматриваемы как уси­ление первых приемов, которое по незнанию этого обстоятельства порой может быть доведе­но до чрезмерной степени и оказать вред. Я уже сказал, что самая минимальная доза положительно действующего лекарства уже совершенно достаточна для полного действия. Если для этого взять лекарство с продолжитель­ным периодом действия, как, например, напер­стянку, действие которой продолжается до семи дней, и если давать его в частых приемах, на­пример, по 3-4 раза в день, то истинное количе­ство лекарства до истечения седьмого дня уси­лится в 20 или 30 раз и будет действовать чрез­вычайно сильно и вредно, тогда как первого приема в 1/20-1/30 было бы совершенно доста­точно для излечения без последующего вреда. К этому присоединяется еще следующее обстоя­тельство. Нельзя с достоверностью определить, как это происходит, но, тем менее, справедливо, что один и тот же прием лекарства, который был бы достаточным для излечения, если бы его даже повторить не ранее как по истечении срока его действия, действует, по крайней мере, в де­сять раз сильнее, если его разделить на части и принимать эти части в коротких промежутках в продолжение периода действия лекарства; так, например, если прием в 10 капель, достаточный для лечебной цели на пятидневный период дей­ствия лекарства, разделить так, чтобы прини­мать ежедневно по два раза в день, каждый раз по капле на прием, то в течение пяти дней ока­жется не тот же самый эффект, как от 10 капель зараз каждые 5 дней, а гораздо слабее — под условием, чтобы лекарство служило исцеляю­щим и положительным противораздражением болезни.

По истечении времени действия первого приема исцеляющего лекарства определяют, требуется ли назначение второго приема того же средства. Если болезненный процесс умень­шается почти во всем своем объеме и притом не только в первые полчаса после приема, но и позже, в течение всего периода действия перво­го приема, и тем заметнее, чем ближе к оконча­нию срока действия лекарства, или если еще не обнаружилось заметного улучшения, как, на­пример, в очень затяжных болезнях или в таких, где в этот срок нельзя было ожидать возврата пароксизмов, но, с другой стороны, не появился и ни один новый многозначительный симптом и ни одно ранее испытанное страдание, — то в первом случае без исключения верно, в послед­нем же очень вероятно, что это лекарство есть положительно подходящее и излечивающее и что в случае необходимости следует повторить второй и в случае равно благоприятного истече­ния этого второго приема, пожалуй, даже назна­чить третий и дальнейшие приемы, если это нужно и болезнь еще не окончательно излечена, как это часто бывает в острых болезнях, уже после первого же приема лекарства.

Каждое так называемое ожесточение, на­ступающее во время употребления лекарства и выражающееся новыми симптомами, до тех пор неприсущими болетни, происходит един­ственно от действия лекарства, это проявле­ние симптомов из собственной сферы действия лекарства, неправильно выбранного как поло­жительное или отрицательное средство или как отрицательное средство, слишком долго про­должаемое в чрезмерно больших приемах.

Ожесточение болезни посредством новых и сильных симптомов во время действия первых приемов исцеляющего лекарства никогда не указывает на слабость приема и не требует уси­ления его, но прямо доказывает несоответствие и непригодность лекарства для данного случая.

Упомянутое сейчас ухудшение посредст­вом сильных, новых и несвойственных болезни симптомов не имеет ничего общего с ранее упомянутым усилением первоначальных болез­ненных симптомов, являющихся в течение пер­вых часов после принятия положительно дейст­вующего исцеляющего лекарства. Это усиление, по-видимому, чистых болезненных припадков, в сущности же, только выдающихся лекарствен­ных симптомов, сходных с таковыми болезня­ми, указывает только на то, что лекарство на­значено верно, но дано в слишком большой до­зе, и явление это исчезает через два, три или, самое большее, четыре часа после приема ле­карства, если прием был не слишком велик, и обыкновенно уже по истечении периода дейст­вия первого приема уступает место прочному освобождению от болезни; так что в острых не­дугах второй прием лекарства обыкновенно ока­зывается вовсе ненужным.

Между тем, нет ни одного положительного лекарства, как бы ни было оно верно выбрано, которое во время своего действия не возбудило бы ни одного, хотя бы самого малого, непри­вычного страдания или нового симптома у очень раздражительных и тонко восприимчивых лиц, потому что почти немыслимо, чтобы ле­карство и болезнь так точно покрывали бы друг друга в своих симптомах, как два треугольника с равными углами и сторонами. Но это незначительное уклонение более чем достаточно вы­равнивается собственной энергией жизненной силы и больными не чересчур нежного сложе­ния даже и не замечается.

Если больной средней восприимчивости во время периода действия первого приема замеча­ет маленькое, прежде не ощущаемое страдание, причем первоначальная болезнь, по-видимому, уменьшилась, то по этому первому приему еще нельзя заключить, правильно ли назначено ле­карство. Второй такой же не увеличенный при­ем, данный по истечении периода действия пер­вого, решает этот вопрос. Под действием этого второго приема, если лекарство не было вполне или почти подходящим, появляется опять новый симптом (обыкновенно не тот, который был замечен от первого приема, а другой), и притом в более сильной степени (даже несколько сим­птомов одного и того же рода), без того, чтобы болезнь во всем своем объеме сделала видимый успех к излечению; если же лекарство было по­ложительно подходящее, то при втором {не уве­личенном) приеме лекарства исчезает почти всякий след нового симптома, и выздоровление наступает тем более быстрыми шагами без вся­ких новых страданий.

Если же и при втором приеме является но­вый симптом средней силы и более подходяще­го средства для данного случая найти нельзя, то уменьшение приема также поведет к его унич­тожению и излечение все-таки последует, хотя и с большей затратой времени. На помощь здесь также является энергия жизненной силы.

Избранное лекарство даже и тогда нельзя назвать неподходящим, когда самые обремени­тельные и главные симптомы болезни покры­ваются первичными симптомами лекарства по­ложительно, а некоторые средние и незначи­тельные симптомы болезни только отрицательно (паллиативно), Тогда, тем не менее, проявля­ется истинная лечебная сила преодолевающего положительного действия исцеляющего средст­ва, и организм вступает в права полного выздо­ровления, без побочных страданий во время лечения и без всяких дурных последствий после него. Еще не выяснено окончательно, полезно ли в данном случае при повторении лекарства увеличивать его прием.

Если во время употребления излечивающе­го средства в неувеличиваемых приемах со вре­менем появятся новые симптомы, несвойствен­ные первоначальной болезни, в которой первые два-три приема действовали почти без осечки, то причину этого явления не следует тотчас приписывать непригодности лекарства, а следу­ет искать в образе жизни или в других извне поступивших сильных влияниях.

Когда же положительно исцеляющее сред­ство совершенно верно избрано, соответственно точно исследованному случаю болезни (что не­редко случается при достаточном запасе хорошо изученных лекарств), и когда оно назначено в соответственно малой дозе, а также и повторено по истечении периода его специфического дей­ствия, то, если не последует ни одно из выше затронутых больших препятствий под видом неотразимых сил природы, бурных страстей и чрезвычайных нарушений образа жизни и если на пути не помешают значительные поврежде­ния важных внутренностей, то излечение насту­пает так быстро, так совершенно и незаметно, что больной почти непосредственно, как бы но­вым созданием, переходит в состояние настоя­щего здоровья.