Опыт нового принципа нахождения целительных свойств лекарственных веществ с несколькими взглядами на прежние принципы.

Предисловие переводчика

В 1796 году ровно сто лет тому назад, в медицинском журнале Гуфеланда („Journal der praktischen Arzneikunde und Wundarzneikunst”, II Bd. 3 St.) скромно и бесшумно появилась статья уже весьма известного тогда в Германии врача и ученого Самуила Ганемана под заглавием: „Опыт нового принципа для нахожденгя целителъных свойств лекарственных веществ с несколькими взглядами на прежние” („Versuch uber ein neues Princip zur Auffindung der Heilkrafte der Arzneisubstanzen, nebst einigen Blicken auf die bisherigen”). Эта статья, столетний юбилей которой в нынешнем (1896) году празднуется по всему образованному свету, имеет значительный исторический интерес, потому что представляет первое возвещение Ганеманом гомеопатического принципа лечения и показывает нам зародыш той терапевтической реформы, которая постепенно создавалась и вырастала в голове Ганемана в течение шести лет со времени его известного хинного эксперимента (1790 г.), затем получила более широкое обоснование в статье под заглавием „Опытная медицина” („Die Heilkunde der Erfahrung”), явившейся в том же журнале через девять лет после первой (1805 г.), и, наконец, достигла своего полного развития в „Органоне” (1810 г.), Реформа эта повлекла за собой образование самостоятельной и могущественной медицинской школы, имеющей теперь многочисленных представителей во всех странах земного шара. Конечно, химические и физиологические взгляды, высказываемые Ганеманом в 1796 году, отличаются от тех воззрений, которые находятся в обращении в 1896 году; точно так же, господствовавшая в прошлом веке естественная классификация растений Муррея, взятая за основание Ганеманом, отличается от общепринятой теперь системы Линнея. Тем не менее, научная точка зрения, на которой стоял Ганеман и которая служит выражением духа его века, нисколько не влияет на фактическое содержание и внутреннее значение его практических наблюдений; поэтому нижеприлагаемая статья, написанная сто лет тому назад, имеет сегодня такой же интерес, как если бы она была написана вчера. Общее ее содержание заключается в следующем.

Ганеман рассматривает, каким образом до тех пор занимались исследованием целительных свойств лекарственных веществ, и дает ясную и краткую характеристику всех тех методов, посредством которых думали подойти к разрешению этого вопроса. Он указывает на негодность сухой перегонки растений для суждения об их свойствах и, не отвергая высокого значения химии для практической деятельности врача, особенно при отравлении ядами, протестует лишь против отождествления химических процессов в реторте с жизненными процессами в живом теле. Затем он показывает несостоятельность способа примешивания исследуемых лекарств к выпущенной из жилы крови и впрыскивания их в кровеносные сосуды животных: вообще, опыты на животных он считает недостаточными, в виду того, что лекарства действуют весьма различно на животных и на человека и более тонкие внутренние изменения и ощущения не доступны исследованию на бессловесных организмах. Еще менее удовлетворительны способы отыскивания целительных свойств растений на основании их внешних признаков, вида, вкуса, запаха и ботанического сродства. Поэтому остается только наблюдение над действием лекарств на человеческое тело. Практическая медицина обыкновенно применяла три главных способа борьбы с человеческими недугами. Первый способ — удаление основной причины болезни — по его словам есть „самый возвышенный”, „наиболее сообразный с достоинством искусства”, остающийся навсегда „выше всякой критики”, и Ганеман называет его „царственным путем”. Но так как удаление причины болезней большей частью неосуществимо и познание основных причин болезней в большинстве случаев для нас недостижимо, то и причинное лечение применимо лишь в редких случаях, и для излечения болезней приходится прибегать к другим способам лечения. Второй способ — употребление антипатических средств по принципу contraria contrariis, т. е., подавление симптомов болезни посредством лекарств, имеющих противоположное действие, напр., лечение запора посредством слабительных, кислотности желудка посредством щелочей, воспаление посредством холода, и т. д. Ганеман не отвергает относительной пригодности этого метода лечения в острых болезнях, называя тут действие антипатических средств „временным”; но в хронических болезнях он считает антипатические средства „паллиативными” и „вредными”, хотя и приводит сам примеры временной пользы от паллиативного употребления нескольких средств, напр., опия, кофе, камфары и др. Но для радикального исцеления хронических болезней он совершенно отвергает пользу антипатического лечения и объясняет вред паллиативных средств тем, что их вторичное действие оставляет в организме состояние, сходное с уже существующим болезненным состоянием, и таким образом усиливает и затягивает естественное течение болезни. По его выражению, это „дорога в темном лесу, теряющаяся на краю пропасти”. Третий способ заключается в применении специфических средств, которые имеют целью не маскировать симптомы, а вырывать болезнь с корнем, и этот путь Ганеман называет „самым желательным и наипохвальнейшим”. Только он оговаривается и выражает сомнение, чтобы могли существовать специфики против общих патологических форм или нозологических названий болезни, но он убежден, что „существует столько же специфических средств, сколько существует различных состояний отдельных болезней”. Весь вопрос только в том, как находить такие специфические средства? До тех пор употребление спецификов имело в своем основании либо грубый эмпирический опыт, либо простую случайность. Ганеман этим не удовлетворен; по его убеждению, ни эмпирия, ни случай не должны играть руководящей роли в медицине, если она хочет встать на уровень науки. Единственный источник сведения о специфических свойствах лекарств должен заключаться в исследовании их чистого действия на здоровый организм и затем в изучении, в каком смысле и направлении могут быть сознательно и преднамеренно применяемы эти лекарственные свойства к излечению болезней. Исследование чистого действия лекарств показывает, что каждое лекарственное вещество возбуждает в здоровом организме известный род собственной и совершенно своеобразной болезни. Но знание одного этого факта еще недостаточно для успешного применения лекарств у постели больного; нужно еще понимать значение и практическое применение этого факта. И вот Ганеман, под впечатлением своего хинного эксперимента и руководимый шестилетним сознательным опытом и наблюдением, предлагает своим товарищам ключ к успешному пользованию лекарственными свойствами, не в виде какой либо выдуманной теории или системы, а как факт, в форме следующего простого и ясного опытного правила: “нужно применять против болезни, подлежащей излечению, такое лекарственное вещество, которое в состоянии вызвать другую наивозможно сходную искусственную болезнь, и первая будет излечена: “подобное подобным”, Таким образом, специфическим лекарством для каждого индивидуального случая болезни будет всегда его гомеопатическое средство, т.е., лекарство, производящее в здоровом организме подобную же болезнь.

Поставивши это положение, Ганеман переходит к пояснению его на примерах и приводит целый ряд лекарственных веществ в доказательство того, что все они производят у здорового такие болезненные состояния, какие они излечивают у больного и иллюстрирует свое изложение несколькими случаями из своей частной практики. Эта часть работы обнаруживает обширные сведения Ганемана о физиологическом и терапевтическом действии лекарств вместе с тонкой наблюдательностью и необыкновенным даром ясно и точно передавать свои наблюдения. Большая часть примеров служит прямым подтверждением развиваемой мысли, и почти все истории болезни (за исключением двух или трех) хороши и доказательны. Лишь в немногих случаях Ганеман, вместо доказательств, допускает предположения. Напр., он говорит, что Rhus radicans вызывает рожистое воспаление кожи и сыпи, и спрашивает, не будет ли он поэтому излечивать рожу и накожные болезни? В другом месте он говорит, что Millefolium, как известно, останавливает внутренние кровотечения, и ставит вопрос, не производит ли он поэтому кровотечений у здоровых? Время показало, что он был прав в своих предположениях и что, действительно, Rhus успешно излечивает рожу и кожные сыпи, a Millefolium, действительно, имеет тенденцию производить кровотечения. Тем не менее, хотя эти примеры теперь, в наше время, доказывают верность суждения и дальновидность Ганемана и служат нескончаемым продолжением положительных подтверждений закона подобия, но, по нашему мнению, в то время они не способствовали убедительности доказательств, а скорее ослабляли силу его доводов, потому что, нося в себе элемент гипотетический, они могли внушать мысль о предвзятости его идеи и некотором его пристрастии к одностороннему объяснению фактов. Поэтому, с риторической точки зрения, для убеждения его современников, может быть, было бы лучше, если бы все предположения о возможности и правдоподобности такого-то еще не исследованного физиологического или терапевтического действия лекарств были бы вовсе исключены из ряда доказательств, а оставлены были бы им только положительные и неоспоримые примеры гомеопатического характера действия лекарств, тем более что недостатка в таких примерах у него не было.

Кроме демонстрации закона подобия, статья Ганемана еще замечательна в том отношении, что в ней преподается два драгоценных практических правила, а именно, 1) назначать зараз всегда только одно простое средство и 2) тщательно индивидуалпзировать состояние пациента и характер действия лекарств. Если взять во внимание медицинскую практику прошлого века и обыкновение врачей прописывать сложнейшие рецепты из нескольких десятков средств, то становится понятным, что способ назначения Ганеманом лишь одного лекарства в однократном приеме, с выжиданием его действия в течение нескольких часов и даже дней, должен был казаться его товарищам совершенно революционным и необыкновенным. Но Ганеман уже и тогда ясно видел, что усовершенствование медицинского искусства в значительной мере задерживается обычаем полифармации. „Чем сложнее наши рецепты, тем темнее становится в медицине”, говорит он в следующем 1797 году; „простота предписаний есть высший закон для врача.” И действительно, отличительная черта его практики уже и в то время, а тем более в позднейших периодах его деятельности, как видно из всех приведенных им историй болезни, состояла в том, что он назначал больному только одно простое средство зараз и никогда не повторял приема раньше, чем по прекращении действия первого. Вместе с тем он тщательно вникал в особенности каждого случая болезни, обращая особенное внимание на настроение духа и психическое состояние пациента, и при выборе лекарства непременно доискивался такого средства, которое вполне соответствовало бы психике пациента. Это показывает, насколько Ганеман стоял впереди своего века. Во всяком случае, настойчивое проведение этих двух золотых правил — простоты предписаний и индивидуализирования больного — могло бы и в настоящее время служить украшением любого аллопатического журнала и предоставить их адвокату право на благодарность ему со стороны медицинского сословия.

Дозы, прописываемые Ганеманом в это время, еще довольно грубы и материальны; но он уже начинает чувствовать необходимость уменьшения дозы и советует употреблять подходящее средство лишь в настолько сильном приеме, чтобы едва проявилось ожидаемое от него искусственное болезненное действие. Значительное же и раньше неслыханное уменьшение дозы предписывается им лишь четыре года спустя.

Относительно пределов применимости гомеопатического лечения, Ганеман в этой своей первой статье ограничивается советом применять его особенно в хронических болезнях. Но по мере дальнейшего испытания гомеопатического лечения, он все более удовлетворяется получаемыми результатами и постепенно приходит к заключению об одинаковой успешности его, как для хронических, так и для острых болезней (1805 г.), и наконец окончательно убеждается, что ни один из существующих методов лечения, — конечно всегда за исключением причинного, т. е., непосредственного удаления причины болезни, в тех редких случаях, где это возможно, — не может сравниться с гомеопатическим.

Необходимость обогащать лекарственный арсенал специфическими средствами вполне сознавалась лучшими врачами, как до Ганемана (Сиденгам), так и после него (Вундерлих); но важнейшая и неоценимая заслуга Ганемана заключается в том, что он на все времена дал ключ к нахождению сцецифических средств для каждого случая заболевания, вследствие чего он и является Ньютоном специфической терапии.

Вся статья проникнута необыкновенным благородством и спокойствием тона и дышит любовью и уважением к его товарищам. Он обращает их внимание на возможность увереннее и научнее пользоваться целительными свойствами лекарств и как бы упрашивает их покинуть прежние вредные и опасные методы врачевания и испытать взамен предлагаемый им новый способ лечения. Изложение его ясно и беспристрастно, образ мышления точен и логичен, все утверждения умеренны и доказательства убедительны. Современники Ганемана не могли оценить его взгляды, которые были для них слишком новы и смелы. Теперь, по истечении целого века, медицинская мысль уже более подготовлена воспринять (и на самом деле в очень многих случаях бессознательно и воспринимает и усваивает) трезвое и положительное учение Ганемана. Остается только пожелать, чтобы ганемановский принцип нахождения специфических свойств лекарственных веществ был сознательно и систематически принят к руководству и преподаванию университетской медициной XX века.

Доктор медицины Л. Бразоль.

С.-Петербург, сентябрь 1896 г.

 

 

ОПЫТ НОВОГО ПРИНЦИПА для нахождения целительных свойств лекарственных веществ с несколькими взглядами на прежние принципы САМУИЛА ГАНЕМАНА

В начале этого столетия химии была оказана незаслуженная честь, преимущественно со стороны Академии Наук в Париже, признанием за ней метода открытия целительных свойств лекарственных веществ, особенно растений. Растения перегонялись в перегонных сосудах, обыкновенно без воды, силой огня, и таким образом добывались из самых ядовитых, как и из самых невинных — довольно однообразные продукты, — вода, кислота, пригорелые масла, уголь, — а из него щелочная соль, всегда однородная. На такое разрушение растений затрачивали большие деньги, прежде чем усмотрели, что таким путем нельзя извлечь из растений никаких существенных составных частей и менее всего возможно из такой пробы на огне заключать о целительных силах растений. Это заблуждение, державшееся с различными видоизменениями в течение почти полустолетия, постепенно произвело во взглядах новых врачей, более просвещенных относительно химического искусства и его пределов, обратное впечатление, вследствие чего они почти единогласно перешли к противоположному утверждению и стали отвергать за химией всякое значение в деле открытия целительных свойств лекарств и отыскивания вспомогательных средств против страданий человеческого тела.

Но в этом они очевидно зашли слишком далеко. Как бы мало я не допускал общего влияния этого искусства на лекарствоведение, я все таки не могу оставить без замечания, что мы должны быть благодарны химии за несколько важных открытий в этой области и что она тут может много сделать когда-нибудь в будущем.

Химия указала врачу, искавшему паллиативного средства против страданий, причиняемых образованием болезненной кислоты в желудке, что целебной силой против этого состояния обладают щелочные соли и некоторые земли. — Нужно уничтожить проглоченные в желудке яды; врач требует от химии таких противоядий, которые могли бы быстро разрушить эти яды, прежде чем последние разрушат пищеварительный канал и весь организм. Только химия могла дать ему сведения, что в щелочных солях и мылах заключается противоядие для кислотных ядов, купоросного масла, азотной кислоты, мышьяка, также как и для ядовитых металлических солей, — что в кислотах заключается противоядие для щелочных солей, негашеной извести и проч., и что вообще для быстрого обезвреживания всех металлических ядов будут действительны сера, серная печень и особенно сернистый водород.

Она учит удалять свинец и олово, попавшие в полости человеческого тела, посредством живой ртути, растворять проглоченное железо посредством кислот и проглоченное стекло и голыши посредством плавиковой и фосфорной кислоты, подобно тому как последняя это делает в желудке кур.

Химия добыла кислород в его чистом виде, и когда физиолог и клиницист узнали его особенное свойство поддерживать и поднимать жизненную силу, то она показала, что часть этой силы заключается в значительном специфическим теплороде этого газа, и затем доставила этот газ из массы источников, каждый раз во все более чистом виде, чего не могли бы сделать терапевтическая Materia medica и опыт у постели больного.

Только химия могла открыть вспомогательное средство для задушенных углекислотой в парах едко-летучей щелочной соли (углекислого аммония).

Какой спасительный газ могла бы вдувать галеновская школа в легкие задушенных от угара, если бы химия не указала истинно спасительного средства — кислорода для вдыхания, как второй составной части дыхательного воздуха?

Даже для остатков ядов во вторых путях она сумела найти разрушающее их средство в сернистом водороде, назначаемом в питье и в виде ванн.

Кто научил растворять желчные камни, причиняющие множество самых тяжелых болезней и, до возрождения химии, бывшие часто непреодолимыми? кто же другой, как ни химия (посредством азотистого эфира и уксусно-калиевой соли)?

Кого же другого, как не химию, в течение веков вопрошала врачебная наука относительно средства против мочевого камня? Был ли успех? Это зависело от вопрошавших. Тем не менее она все таки сделала больше, чем ничего, предложивши раствор щелочной соли, насыщенный углекислотою. Она откроет еще более верное средство в употреблении фосфорной кислоты.

Нужно ли всевозможные существующие лекарственные вещества прикладывать, ради пробы, к грудным железам, ставшим болезненными вследствие свернувшегося молока?

это был бы необозримый и напрасный путь. Химия дает верное лекарство в примочках из летучей щелочной соли, вследствие чего свернувшееся молоко делается опять жидким.

Химические опыты с корнем коломбо и испорченной желчью показали, что это растение должно быть исправляющим средством для испорченной желчи в человеческом теле, и лекарственный опыт подтвердил верность химического заключения.

Если терапия хочет знать, действует ли какое-либо новое средство горячительным образом на кровь, то перегонка с водою, за немногими исключениями, решает вопрос через присутствие или отсутствие эфирного масла.

Практика часто совсем не может узнать посредством своих чувственных признаков, содержит ли такое-то растение что либо вяжущее. Химия открывает это вяжущее начало, часто не безразличное в практике, и даже его степени, посредством железного купороса.

Диететика не знает, содержит ли новое растение что либо питательное. Химия обнаруживает его, извлекая растительный клей и крахмал, и может определить степень питательности растения по количеству этих веществ.

Но и там, где химия не может прямо определить целебные силы, она тем не менее делает это косвенно, показывая, напр., недействительность смеси, образующейся от смешения сильных по себе средств, или, наоборот, вредность от смешения невинных средств. Когда хотят вызвать рвоту посредством рвотного камня, она запрещает прибавлять вещества, содержащие чернильно-орешковую кислоту, которая его разлагает; она запрещает пить известковую воду в тех случаях, где ожидают пользы от вяжущих частей хинной корки, которые разрушаются известковой водою; она запрещает давать вместе в одном напитке хину и железо, так как при этом получатся чернила; она запрещает прибавлять квасцы к гулярдовой воде, чтобы не лишить ее силы; она запрещает прибавление какой-либо кислоты к послабляющим средним солям, имеющим в своем основании кремортартар и уничтожающим кислотность в первых путях. Она запрещает смешивать собственно безвредные вещества, как потогонную сурьму (особенно старую) и кремортартар, так как от такого смешения образуется яд; она запрещает при молочной диете употребление растительных кислот (образующих нерастворимый творог) и предлагает, в случае необходимости при этом кислот, купоросную (серную) кислоту.

Она знает признаки недобросовестной подделки лекарственных веществ, извлекает ядовитую сулему из каломеля и учит различать этот последний от столь сходной с ним по наружному виду, ядовитой белой осадочной ртути.

Однако и этих немногих примеров достаточно, чтобы опровергнуть отстранение химии от открытия целительных свойств лекарственных веществ. Но что не следует обращаться к химии за советом относительно лекарственных веществ, применяемых не с целью непосредственного действия на подлежащие изменению вредные вещества, а с целью содействия отправлениям животного организма, это между прочим доказывают опыты с антисептическими средствами, о которых мечтали, что они должны были бы проявить в системе соков ту же самую противогнилостную силу, как и в химической склянке. Но опыт показал, что, напр., селитра, столь противогнилостная вне человеческого тела, действует в гнилой лихорадке и при гангренозном расположении как раз обратно противоположно, на том основании, хотя это тут к делу не относится, что она ослабляет жизненную силу. Или неужели мы захотели бы посредством селитры исправить гнилостные вещества в желудке? Они могут быть верно удалены посредством рвотного.

Гораздо худшую услугу лекарствоведению оказали те, которые искали путь к нахождению целительных сил в примешивании неизвестных лекарств к выпущенной из жилы крови, чтобы увидеть, светлее или темнее, жиже или гуще сделается кровь. Как будто мы можем так же непосредственно доставить лекарства крови в кровеносном сосуде, как и в пробирном стакане! Как будто лекарства не должны раньше подвергнуться невероятным изменениям в пищеварительном канале, прежде чем они (и все еще по нескольким окольным путям) поступят в кровь! Притом какой различный вид имеет уже сама по себе выпущенная из жилы кровь, смотря по тому выпущена ли она из разгоряченного или более спокойного тела, через меньшее или большее отверстия в кровеносном сосуде, течет ли она струей или по каплям, в холодной или теплой комнате, и выливается ли в плоский или узкий сосуд.

Такие мелочные способы исследования лекарственных сил носят уже прямо на себе отпечаток их ничтожества.

Даже впрыскивание лекарств в кровеносные сосуды животных представляет, по этой же именно причине, разнозначный и ненадежный метод. Достаточно привести один единственный случай: чайная ложка концентрированной лавровишневой воды почти наверное лишает кролика жизни, будучи введена ему в желудок; при впрыскивании же в яремную вену, она не производит никакой перемены; животное остается веселым и здоровым.

А разве вливание лекарств в рот животным научит нас чему-нибудь достоверному относительно их лекарственных действий? Далеко нет! Разве тело их не весьма значительно отличается от нашего! Свинья переносит без вреда очень большое количество чилибухи, между тем как люди умирали от 15 гран. Собака перенесла одну унцию свежих листьев, цветов и семян аконита; какой же человек не умер бы от этого? Лошади без вреда едят сухую траву аконита. Так же смертельны для человека листья тисового дерева, между тем как домашние животные от них жиреют. И как же можно из действия лекарств на животных заключать о действии их на людей, когда даже у животных эти действия так часто бывают так различны? Желудок волка, отравленного аконитом, был найден воспаленным, желудок же одной большой и одной маленькой кошки — нет, хотя они также погибли от аконита. Что же из этого позволительно заключить? Поистине, немного, даже если бы я не хотел сказать, ничего. — Но, по крайней мере верно то, что более тонкие внутренние изменения и ощущения, которые человек может выразить словами, у животных совершенно отпадают.

Чтобы испытать, производит ли данное вещество очень сильные или опасные явления, для этого еще можно в общем пользоваться опытами на нескольких животных одновременно, а также подметить при этом все резко бросающееся в глаза и общее влияние на движение членов, холод и жар, рвоту и понос и т. п., но узнать общую связь или что-либо положительное, что могло бы иметь влияние на суждение об истинной целительной силе данного средства у человека, — никогда. Такие опыты для этого слишком темны, слишком грубы и, если можно так выразиться, слишком неуклюжи.

Так как вышеупомянутые источники испытания целительных сил лекарственных веществ так легко иссякли, то систематик лекарствоведения стал придумывать другие и, как ему казалось, более верные способы. Он стал приискивать их в самых лекарственных веществах и воображал тут найти намеки, которые служили бы ему руководством. Но он упустил из виду, что доступные чувствам внешние признаки их часто очень обманчивы, не менее обманчивы, чем физиономика для угадывания истинного мнения.

Грязно-коричневые растения далеко не всегда ядовиты, также мало как, наоборот, приятные краски растений еще не доказывают их безвредности. Также и специальные свойства лекарственных веществ, на сколько можно об них судить обонянием и вкусом, не могут дать надежных заключений по отношению к еще неиспытанным средствам. Насколько я не хочу отказывать этим двум органам чувств в пригодности их к подтверждению лекарственных свойств, уже известных или предполагаемых из других источников, на столько же с другой стороны я советую осторожности тем, которые хотят произносить суждения только на основании этих чувств. Если горькое начало должно укреплять желудок, то почему его ослабляет морской лук? Если горько-ароматические вещества действуют горячительно, то почему болотный багун в такой сильной степени уменьшает жизненную теплоту? Если только те растения должны действовать вяжущим образом, которые с железным купоросом дают чернило, то почему же столь вяжущее начало в айве, кизиле и пр., не образует чернила? Если вяжущий вкус должен указывать на крепительное вещество, то отчего цинковый купорос вызывает рвоту? Если кислоты действуют противогнилостно, то отчего мышьяк производит столь быстрое гниение в отравленном им теле? Разве сладкое питательно также и в свинцовом сахаре? Если эфирные масла и все, что производит на языке жгучий вкус, действуют так же горячительно и на кровь, то почему эфир, камфара, каяпутовое масло, масло перечной мяты и эфирное масло горьких миндалей и лавровой вишни действуют противоположно? Если от ядовитых растений ожидают противного запаха, то почему он так незначителен в аконите, белладонне и наперстянке? почему он так незаметен в чилибухе и гуммигуте? Если от ядовитых растений ожидают противного вкуса, то почему столь необычайно быстро-смертельный сок корня Jatropha Manihot имеет лишь сладковатый и нисколько не острый вкус? Если выжатые жирные масла действуют часто мягчительно, то вытекает ли из этого, что все они таковы, а также воспаляющее масло, выжатое из семян Jatropha Curcas? Если вещества, имеющие мало или никакого запаха и вкуса, должны быть без лекарственной силы, то каким же образом это согласуется с ипекакуаной, с рвотным камнем, с ядом гадюки, с азотом и с корнем лопеции? Кто станет считать корень переступня за питательное вещество на том основании, что он содержит много крахмала?

Но, может быть, ботаническое родство позволяет сделать надежное заключение о сходстве действия? Оно этого не позволяет в той мере, что существует много исключений с противоположными или весьма несогласными свойствами в одном и том же семействе растений и в большинстве семейств. Мы положим в основание самую совершенную естественную систему Муррея (Murray).

В семействе Coniferae внутренняя кора сосны (Pinus silvestris) дает самым северным жителям род хлеба, между тем как кора ягодоносного тиса (Taxus baccifera) дает смерть. Каким образом находятся в одном семействе Compositae жгучий корень слюногонной ромашки (Anthemis pyrethrum) с смертельно холодящим ядовитым лактуком (Lactuca virosa), возбуждающий рвоту слюногонный крестовик (Senecio vulgaris) с нежной скорцонерою, бессильная желтая лаванда (Gnaphalium arenarium) с героическим горным баранником (Arnica montana)? Имеет ли что либо общее слабительная кустарниковая шаровка (Globularia alypum) с недействительным петелъником (Statice) в семействе Aggregatae? Можно ли ожидать от сладкого индийского корня (Sium sisarum) чего-либо сходного с корнем ядовитой пустосели дудчатой (Oenanthe) или водяной бешеницы (Cicuta virosa), потому что они вместе стоят в одном семействе зонтичных? В семействе Hederaceae совсем не безвредный плющ (Hedera helix) имеет ли еще какое-либо сходство с виноградной лозой (Vitis vinifera), кроме внешнего роста? Каким образом бессильный камышник (Ruscus) находится в одном семействе Sarmentaceae с одуряющим кукольваном (Menispermum cocculus) с горячительным змеиным корнем (Aristolochia) и с заячьим корнем (Asarum europaeum)? Можно ли ждать от подмаренника (Galum aparine) чего-нибудь сходного с мариландской спигелией (Spigelia marylandica), потому что оба стоят в семействе Stellatae? Какое сходство в действии можно найти между дыней (Cucumis melo) и ослиным огурцом (Momordica elaterium) из одного того же семейства Cucurbitaceae? В семействе Solanaceae, каким образом стоят рядом безвкусный царский скипетр (Verbascum thapsus) с жгучим стручковым перцем (Capsicum аппиит), или судорожно раздражающий первые пути табак с задерживающей естественные сокращения кишечника чилибухой (Strychnos nux vотica)? Как можно поставить нелекарственный барвинок (Vиnса реrvиnса) рядом с олеандром (Nerium oleander) в семействе Contortae? Действует ли волнистый полушечник (Lysimachia numularia) сходно с водяным трилистником (Menyanthes trifoliata), или бессильная аптечная скороспелка (Primula veris), сходно с драстическим кругляком (Cyclamen еиrораеum) в семействе Rotaceae? Можно ли заключить по свойствам толокнянки (Arbutus иvа ursi), укрепляющей мочевые пути, о свойствах горячительно одуряющей сибирской розы (Rhododendron chrysanthum) в семействе Bicornes? Можно ли в каком либо отношении сравнивать в семействе Verticillatae едва только вяжущий черноголовник (Prunella vulgaris) и невинную пирамидальную дубровку (Ajuga pyramidalis) с эфирной кошачьей травой (Теисrиит таrит) и жгучей критской душицей (Origanum creticum)? В чем родственны по свойствам железняк (Verbena officinalis) с бурно действующим аптечным авраном (Gratiola officinalis) в семействе Personatae? Как далеко отстоит по действию солодковый корень (Glycyrrhiza) оть жофреи (Geoffroya), хотя оба из одного семейства Рарiliопасеае? В семействе Lomentaceae, в какой параллели стоят свойства стручкового рожечника (Ceratonia siliqua) к свойствам аптечной дымницы (Fumaria officinalis), корня сенеги (Polygala senega) и перувианского бальзама (Myroxylon peruiferum)? Или разве сходны хоть в чем-нибудь между собой чернушка (Nigella sativa), душистая рута (Ruta graveolens), обыкновенный пион (Раеопиа officinalis) и ядовитый ранункул (Ranunculus sceleratus), хотя все они из семейства Multisiliquae? Бархатка полевая (Spiraea filipendula) и стоячий завязник (Tormentilla erecta) соединены в одной семье Senticosae, a между тем как различны их свойства? Красная смородина (Ribes rubrum) и лавровая вишня (Prunus laurocerasus), обыкновенная рябина (Sorbus aucuparia) и персидский миндальник (Amygdalus persica), как несходны в своих свойствах, а тем не менее в одном семействе Ротасеае? Семейство Succulentae соединяет дикий перец (Sedum acre) и портулак (Portulaca oleracea) конечно не ради их сходных свойств! Каким образом белоцвет попадает в одно семейство со слабителъным льном (Linum catharticum). или кислица (Oxalis acetosella) с горькой квассией (Quassia атаrа)? Конечно не ради сходства действия. Как несходны по лекарственным своqстваы все члены семейств Ascyroideae, Dumosae, Trihilatae! A в семействе Тrисоссае, что общего имеют едкий молочай (Euphorbia officinalis) с небезразличным для нервов самшитовым деревом (Buxus sempervirens)? Невкусныий грыжник (Herniaria glabra), острый лаконос (Phytolacca decandra) подкрепляющая лебеда (Chenopodium ambrosioides) и жгучий горец водоперечный (Polygonum hydropiper), — какое общество в семействе Оиerасеае! Как различно действуют Scabridae! Что общего у слизисто-нежной белой лилии (Lilium candidum) рядом с чесноком (Alliuin sativum) или морским луком (Scilla maritiina), или у спаржи (Asparagus officinalis) рядом с ядовитой белой чемерицей (Veratrum album), в семействе Liliaceae?

Я слишком далек, чтобы отрицать, сколько важных намеков тем не менее может дать естественная система философическому преподавателю лекарствоведения, чувствующему призвание открывать новая лекарственные средства; но эти намеки служат только для того, чтобы или подтверждать и пояснять уже известные факты или, при еще неиспытанных растениях, сначала соединяться в гипотетические предположения, которым еще многого не достает до вероятности, приближающейся к достоверности.

Однако, как можно ждать общего сходства действия в группах растений, помещенных вместе в так называемой естественной системе часто только лишь на основании ничтожных наружных сходств, когда даже гораздо ближе друг с другом родственные растения одного и того же рода так часто несходны между собой по лекарственному действию. Примером могут служить разновидности из рода Impatiens, Serapias, Cytisus, Ranunculus, Calamus, Hibiscus, Primus, Sedum, Cassia, Polygonum, Convallaria, Linum, Rhus, Seseli, Coriandrum, Aethusa, Sium, Angelica, Chenopodum Asclepias, Solanum, Lolium, Allium, Rhamnus, Amygdalus, Rubus, Delphinium, Sisymbrium, Polygala, Teucrium, Vactinium, Cucumis, Apium, Pimpinella, Anethum, Seandia, Valeriana, Anthemis, Artemisia, Centaurea, Juniperus, Brassica. — Какая разница между безвкусной врачебной губкой (Boletus igniarius) и горькой драстической лиственничной губкой (Boletus laricis) между съедобным рыжиком (Agaricus deliciosus) и мухомором (Agaricus muscarius), между каменным мохом (Lichen saxatilis) и здоровым исландским мохом (Lichen islandicus)!

Хотя я охотно соглашаюсь, что в общем сходство действия встречается гораздо чаще у разновидностей одного рода, чем между целыми породами, сопоставленными по группам в естественной системе, и что заключение в первом случае имеет за себя гораздо больше правдоподобности, те. м не менее, будь еще столько же пород, разновидности которых представляют между собой большое сходство действия, я, по убеждению своему, должен предостеречь, чтобы меньшая часть весьма несходно действующих разновидностей внушала нам побольше недоверия к такому способу заключений, так как здесь речь идет не о фабричном опыте, a o важнейшем и труднейшем обстоятельстве у человека, о его здоровье.

(* Заключение о сходстве действия между разновидностями одного рода будет тем сомнительнее, что даже одна и та же разновидность, одно и тоже растение, в своих различных частях нередко обнаруживают весьма различные лекарственные свойства. Как сильно отличается маковая головка от макового семени, выделяющаяся из листьев лиственницы манна от лиственничного терпентина, прохладительная камфара в корне коричного дерева от жгучего коричного масла, вяжущий сок в плодах различных мимоз от безвкусной, выделяющейся из их ствола камеди, едкий стебель ранункула от его нежного корня).

Следовательно, и этот путь не может быть преследуем, как надежное основание для отыскания лекарственных свойств растений.

Нам не остается ничего больше, как наблюдение на человеческом теле. Но какое наблюдение? Случайное или преднамеренное?

Наибольшее число благодетельных свойств лекарственных веществ, я смиренно в этом сознаюсь, было открыто в силу нечаянного, эмпирического наблюдения, благодаря случаю, часто впервые даже не врачами. Отважные, часто даже слишком отважные врачи затем мало по малу пробовали их.

Я вовсе не намерен оспаривать высокое значение этого способа открытия лекарственных сил: дело говорит само за себя. Но нам при этом ничего не остается делать; случай исключает всякое преднамерение, всякую самодеятельность. Печально думать, что благороднейшее и необходимейшее искусство построено на милости случая, который всегда предполагает множество подверженных опасности человеческих жизней. Разве достаточно случайности таких открытий для совершенствования врачебной науки, для восполнения ее пробелов? Из году в год мы узнаем новые болезни, новые направления и осложнения болезней, новые болезненные состояния, и если для отыскания целебных средств у нас нет другого пути, более подчиненного нашей власти, кроме того, который нам предоставляет случай, то нам не остается ничего другого, как лечить болезни общеупотребительными (поэтому, я мог бы часто желать, лучше никакими) или такими средствами, которые

казались нам полезными в по-видимому сходных болезненных состояниях. Но мы часто не достигаем цели, потому что видоизмененное состояние уже не есть то же самое. Грустно вперяем мы наши взоры в грядущие столетия, когда случай, может быть, откроет особенное лекарственное средство для этого особенного направления болезни, для этого особенного состояния, как хинную кору для истинной перемежающейся лихорадки или ртуть для венерической болезни.

Такое скудное развитие наиважнейшей науки, — как и столкновение эпикуровских атомов для возникновения мира, — не могло быть волей всемудрого и всеблагого Спасителя рода человеческого. Было бы очень унизительно для благородного человечества, если бы его сохранение должно было зависеть только от случая. Нет! утешительно думать, что для каждой особенной болезни, для каждой своеобразной болезненной конституции существуют свои особенные, непосредственно способствующие средства, а также и способы их преднамеренно отыскивать.

Когда я говорю о преднамеренном отыскивании недостающих еще нам лекарственных сил, то я подразумеваю не те эмпирические, в госпиталях обыкновенно производимые опыты, где при том или другом трудном, часто даже вовсе не точно наблюденном случае, в котором не помогают известные средства, хватаются за какое-нибудь средство, еще вообще неиспытанное или не испытанное в подобном случае, действуя на удачу слепого счастья, под влиянием случайных выдумок или руководствуясь темными предугадываниями, в которых невозможно дать отчета ни себе, ни другим. Такая эмпирическая смелость, даже при самом снисходительном наименовании, есть ничто иное, как безумная азартная игра, если не хуже этого.

Я также тут не говорю о несколько более рациональных опытах в частной практике и в госпиталях с эмпирическими средствами, кое-как, то здесь, то там превосхваляемыми против тех или других болезненных состояний, но основательно еще не исследованных. Ими также наносится опасность здоровью и жизни больных, если не положены в основание лечения известные правила искусства; но осторожность и практический гений врача все-таки могут сгладить многие неровности его полуэмпирического образа действий.

Так как у нас есть уже большое число лекарственных средств, о которых мы ясно видим, что они действительны, но наверное не знаем, какие именно болезни они могут излечивать, и так как мы опять имеем другие средства, которые в известных болезнях то помогали, то нет, и о которых мы еще не имеем отчетливых представлений, где они могут быть правильно и вполне уместно применяемы, то пока нет даже необходимости увеличивать лекарственный арсенал количественно. Весьма вероятно, что в имеющихся уже теперь средствах заключается вся (или почти вся) помощь, которой нам еще недостает.

Но прежде чем высказываться далее, я должен в, свое оправдание сделать признание, что я ни для какой так или иначе называемой болезни вообще, со всеми ее разветвлениями, побочными симптомами и уклонениями, которые в патологиях незаметно и слишком охотно вводятся в ее существенный характер, как неизменные принадлежности, не ожидаю всеобщего специфического средства и даже не верю, чтобы подобные средства могли существовать Только в силу слишком большого однообразия и самостоятельности перемежающейся лихорадки и венерической болезни, могли найтись против них средства, которые в глазах многих врачей представлялись специфическими, так как уклонения в этих болезнях обыкновенно встречаются гораздо реже или незначительнее, чем в других, а следовательно и хинная корка и ртуть должны гораздо чаще помогать, чем не помогать. Но ни хинная корка неспецифична в перемежающейся лихорадке в самом широком смысле (*), ни ртуть в венерической болезни в самом широком смысле; но они по всей вероятности специфичны в обеих болезнях, когда они просты, чисты и чужды всяких осложнений. Наши великие и просвещенные наблюдатели в болезнях достаточно постигли эту истину, чтобы мне нужно было подробнее распространяться об этом предмете.

(* Только жаль, что не было усмотрено, почему, напр., из 7/15 всех так называемых перемежающихся лихорадок, против которых хинная корка оказалась недействительной, 3/15 потребовали для своего излечения чилибухи, или горьких миндалей, 2/15 — опия, 1/15 — кровопускания и еще 1/15 — маленьких приемов рвотного корня! Довольствовались говорить: „хинная корка не помогла, но помогли Игнатиевы бобы”; а почему, этого мы ясно не слышим Если была чистая перемежающаяся лихорадка, то хинная корка должна была помочь; при осложнении же чрезмерной раздражительностью, особенно первых путей, это уже не была чистая перемежающаяся лихорадка, поэтому хина и не могла помочь, и нужно было на известных основаниях выбрать, как излечивающее или добавочное средство, Игнатиевы бобы, чилибуху или горький миндаль, смотря по различному состоянию организма, при чем вовсе не нужно было удивляться, что хина не помогла).

Но если я вполне отрицаю существование абсолютных спецификов для отдельных болезней, в том объеме, какой им придает обыкновенная патология (*), то, с другой стороны, я убежден, что существует столько же специфических средств, сколько существует различных состояний отдельных болезней, т. е., особые специфики для чистой болезни и особые — для уклонений и прочих неестественных состояний тела.

(* Истории болезней еще не настолько хорошо поставлены, чтобы надлежащим образом старались отделять существенное от случайного, своеобразное от привходящего и все постороннее, зависящее от идиосинкразии, образа жизни, страстей, эпидемического поветрия и разных других внешних обстоятельств. При описании какой-либо болезни часто кажется, что читаешь собрание притянутых воедино историй болезней, без упоминания имени, места, времени и т. д., без истинного абстрактно чистого, обособленного характера болезни, отдельно от случайного, (заслуживающего места где-нибудь позади). Только новейшие, так называемые, нозологи пытались дать такие отрывки; их разделение по родам соответствует тому, что я называю своеобразным характером каждой болезни, а их виды соответствуют случайностям.

Прежде всего мы должны заботиться о главной болезни; уклонения же и побочные симптомы только в том случае требуют особенной помощи, если они настоятельны или если выздоровление особенно трудно; но они требуют главной помощи, с пренебрежением первоначальной болезни, если последняя, перейдя в хроническую, стала менее важной и настоятельной, они же постепенно возвысились до значения главной болезни).

Если я не ошибаюсь, то практическая медицина обыкновенно избирала три пути для применения лекарств против немощей человеческого тела.

Первый путь, удалить или уничтожить основную причину болезни, был самый возвышенный, какой только она могла избрать. Все помыслы и стремления лучших врачей всех веков были направлены к этой цели, наиболее сообразной с достоинством искусства. Но, чтобы употребить спагирическое выражение, дело всегда оставалось на партикулярном; великий же камень преткновения — познание основных причин всех болезней — они никогда не могли преодолеть. Да и для большей части болезней эти причины на веки останутся скрытыми от слабого человека. А между тем, все что можно было вывести из опыта всех времен, было собрано в общей терапии. Так, при упорных желудочных судорогах прежде всего устраняли общую слабость тела, судороги от ленточной глисты излечивали убиением солитера, лихорадку от испорченного содержимого желудка изгоняли посредством сильных рвотных, в простудных болезнях вызывали задержанное испарение, извлекали пулю, возбуждавшую лихорадку. Эта цель остается выше всякой критики, хотя средства для достижения ее не всегда были самыми целесообразными. Теперь я оставляю в стороне этот царственный путь, так как мне предстоит заняться двумя остальными путями применения лекарств.

На втором пути старались подавить наличные симптомы посредством лекарств, вызывающих противоположное изменение, напр., запор посредством слабительных, воспаленную кровь посредством кровопусканий, холода и селитры, кислоты в желудке посредством щелочей, боли посредством опиума. В острых болезнях, которые, в большинстве случаев, если мы только на несколько дней отстраним препятствия к выздоровлению, побеждает сама природа, или же в которых, если мы этого не в состоянии сделать, она изнемогает, в острых болезнях, говорю я, такие применения лекарств правильны, целесообразны и достаточны, доколе мы еще не обладаем вышеупомянутым камнем премудрости (знанием основной причины каждой болезни и ее устранения) или пока мы не имеем быстро действующего специфического средства, которое могло бы, напр., прервать заражение оспой в самом начале. Я назвал бы в этом случае такие средства временными.

Но если основная причина болезни и ее непосредственное устранение очевидны, а мы, не взирая на это, боремся с симптомами только посредством средств этой второй категории или серьезно выставляем их против хронических болезней, то этот метод лечения (бороться с симптомами посредством средств, действующих противоположно) получает название паллиативного и должен быть отвергнут. В хронических болезнях он облегчает только в начале, в последствии же требуются все более сильные приемы таких средств, которые не могут уничтожить главную болезнь и таким образом оказывают вред тем больше, чем дольше они находились в употребленин, на основании соображений, которые будут приведены ниже.

Правда, я знаю хорошо, что привычную склонность к запору все еще предпринимают удалять усердными алойными средствами и слабительными солями; но с каким злополучным результатом! я хорошо знаю, что хронические приливы крови у истеричных, кахектических и ипохондрических особ все еще стараются подавить повторными, хотя бы и незначительными кровопусканиями, порошком селитры и проч.; но с каким злополучным результатом! Ведущим сидячий образ жизни против их хронических страданий желудка, сопровождаемых кислой отрыжкой, все еще предписывают продолжительное употребление горьких солей; но с каким злополучным результатом! Хронические боли всякого рода все еще стараются облегчить продолжительным употреблением опиатов; но с какими неприятными последствиями! И хотя бы большинство моих медицинских современников и тяготело к этому методу лечения, я тем не менее не боюсь назвать его паллиативным, вредным и пагубным.

Я прошу моих собратов покинуть этот путь (contraria contrariis) в хронических, а также уже и в тех острых болезнях, которые начинают вырождаться в хронические; это дорога в темном лесу, теряющаяся на краю пропасти. Высокомерный эмпирик принимает его за проложенную столбовую дорогу и гордится жалкой властью приносить облегчение на несколько часов, мало заботясь о том, не пускает ли болезнь под этой подкраской более глубоких корней.

Впрочем мне не приходится здесь оставаться одному в качестве предостерегателя. Лучшие, проницательнейшие и добросовестнейшие врачи в хронических болезнях, a также и в острых, переходящих в хронические, от поры до времени обращались (по третьему пути) к таким средствам, которые должны были не прикрывать симптомы, но вырывать болезнь с корнем, словом, к специфическим средствам, — самый желательный и наипохвальнейший почин, какой только можно придумать. Так, например, они пробовали арнику в кровавом поносе и нашли ее в некоторых случаях специфически целительной.

Но какой путеводитель ими руководил, какие основания заставляли их испытывать подобные средства? Увы! Только предшествие эмпирической азартной игры, практики с домашними лекарствами и слепой случайности, благодаря которой эти вещества неожиданно оказывались полезными в той или другой болезни и часто в особенных незамеченных сочетаниях, которые, может быть, никогда более не встретятся, особенно в чистых, простых болезнях.

Поистине, было бы жаль, если бы только случай и эмпирическое a propos должны были руководить нами в отыскивании и применении настоящих и верных целительных средств против хронических болезней, которые без сомнения составляют наибольшее число человеческих страданий.

Для исследования действия лекарственных средств, чтобы применять их против телесных немощей, нужно как можно меньше полагаться на случай, но браться за дело насколько возможно рационально и с заранее обдуманной целью. Мы видели, что для этого помощь химии еще не удовлетворительна и должна быть привлекаема к совету с осторожностью, — что сходство родов растений в естественной системе, также как и сходство видов одного рода, дают только лишь отдаленные намеки, — что свойства лекарственных веществ, доступные органам чувств, дают только самые общие указания, ограничиваемые многими исключениями, — что изменения выпущенной из жилы крови от примешивания лекарств ничему не учат, — и что впрыскивание последних в кровеносные сосуды животных, также как и результаты на животных, получающих лекарство ради опыта, представляют слишком грубый прием, чтобы из него можно было судить о тонких действиях лекарственных веществ.

Нам ничего больше не остается, как испытывать исследуемые лекарства на самом человеческом теле. Эту необходимость сознавали во все времена, но вступали обыкновенно на ложный путь, применяя лекарства, как выше замечено, только эмпирически и на угад сразу в болезнях. Но противодействие больного тела на еще неисследованное или недостаточно исследованное средство дает такие запутанные явления, что оценка их слишком трудна даже для самого проницательного врача. Вслед за введением лекарства, не наступает ничего или наступают ухудшения, изменения, улучшение, выздоровление, смерть, — причем даже величайший практический гений может ошибаться, какое участие в этих результатах принимало больное тело или лекарственное средство (в слишком большом, среднем или слишком малом приеме?). Такие опыты ничему не учат и приводят к ложным догадкам. Обыкновенные врачи умалчивали о воспоследовавшем вреде и только отмечали одним словом название болезни (часто принятой ими за другую), где то или другое средство, казалось, помогло; и так образовались бесполезные и вредные толстые книги Schroder’а, Rutty, Zorn’a, Chomel’я, Pomet, и т.д., в которых находится чрезвычайное число большей частью недействительных лекарственных средств, из которых каждое, на основании таких наблюдений, излечило ту или другую и еще десять или двадцать других болезней.

(* При этом исчислении благодетельных свойств отдельных лекарственных веществ, самым удивительным остается для меня всегда то обстоятельство, что метод, до сих пор еще обесславливающий лекарствоведение, а именно переплетать между собой одновременно несколько лекарств в одном рецепте по правилам искусства, во времена вышеупомянутых авторов был так широко применяем, что даже какому либо Эдипу было бы невозможно приписать что либо из действия такого многосмешения исключительно одной какой либо составной части, а также и то, что тогда, почти еще реже, чем теперь, прописывалось одно отдельное лекарственное вещество, как лекарство. Каким же образом из такой запутанной практики можно получить понятие о различительных свойствах отдельных лекарств?)

Истинный врач, заботящийся об усовершенствовании своего искусства, не нуждается ни в каких других сведениях о лекарствах, кроме:

во-первых: какое чистое действие вызывает в человеческом теле каждое средство само по себе?

во-вторых: чему учат наблюдения над их действием в той или иной, простой или осложненной болезни?

Последней цели отчасти достигают практические сочинения лучших наблюдателей всех веков, особенно же новейших времен. Они содержат в разбросанном виде единственный до сих пор запас чистого сведения о свойствах лекарств в болезнях, с указанием, в каких точно описанных случаях применялись простейшие лекарства, и верно рассказано, где и на сколько они были полезны, где и на сколько они были вредны или менее пригодны. (Дай Бог, чтобы их число было не слишком мало).

Но так как и у них противоречия встречаются весьма часто, и нередко один в данном случае отвергает то, что другой в подобном же случае хочет найти превосходным, то очевидно, что нам еще не достает выведанного у природы правила, по которому мы могли бы взвешивать достоинство и степень верности их наблюдений.

Это правило, мне кажется, можно вывести единственно только из действия, которое производит данное лекарственное вещество само по себе, в той или другой дозе, в здоровом человеческом теле.

Сюда принадлежат истории неосторожно или по незнанию проглоченных лекарственных веществ и ядов, a также и таких, которые, ради их испытания, преднамеренно принимались внутрь или тщательно давались предназначенным для этого здоровым людям, уголовным преступникам и проч., отчасти также и те истории, где неподходящее, сильно действующее или же в большей дозе принятое вещество употреблялось, как домашнее средство или лекарство, при маловажных или же легко распознаваемых болезнях.

Полное собрание такого рода сведений, с замечанием о степени доверия, заслуживаемого их повествователями, было бы, если я сильно не ошибаюсь, главным кодексом лекарствоведения, священной книгой его откровения. Только в них одних можно преднамеренно раскрыть настоящую природу и истинное действие лекарственных веществ, только из них можно догадаться, к каким болезненным случаям эти лекарственные вещества могут быть успешно и верно применимы.

Но так как и для этого нужен ключ к пониманию, то, быть может, я буду здесь так счастлив предложить принцип, на основании которого можно было бы приступить к делу, чтобы, для пополнения пробелов в медицине и ее усовершенствования, из арсенала знакомых (и еще незнакомых) лекарственных веществ мало по малу на известных основаниях находить и на известных основаниях применять для каждой, преимущественно хронической болезни подходящее специфическое (*) средство. Этот принцип основывается приблизительно на следующем:

(* В этой статье я имей большей частью дело с постоянно действующими специфическими средствами для (преимущественно) хронических болезней. Лекарства же, устраняющие основную причину болезни и временно действующие для острых болезней и носящие в некоторых случаях название паллиативных, я здесь оставляю в стороне).

Каждое действительное лекарственное вещество возбуждает в человеческом теле известный род собственной болезни, которая тем своеобразнее, тем отличительнее и сильнее, чем действительнее это лекарственное вещество.

(*Самые действительные лекарственные вещества, возбуждающие специфическое заболевание, а следовательно и самые целительные, в общежитии называются ядами).

Нужно подражать природе, которая иногда излечивает хроническую болезнь посредством другой присоединяющейся болезни, и следует применят против болезни, подлежащей излечению (преимущественно хронической) такое лекарственное вещество, которое в состоянии вызвать другую, наивозможно сходную, искусственную болезнь, и первая будет излечена; similia similibus.

Необходимо лишь в точности изучать с одной стороны болезни человеческого тела по их существенному характеру и их случайностям, а с другой стороны — чистые действия лекарств, т. е., существенный характер обыкновенно ими производимой специфической искусственной болезни, рядом со случайными симптомами, происходящими от различия в дозе, в форме и проч., и тогда, выбирая для данной естественной болезни средство, вызывающее наивозможно подобную, искусственную болезнь, можно будет излечивать труднейшие заболевания.

(* Если хотят исподволь подойти. к делу, как подобает осторожному врачу, то нужно дать это употребительное средство лишь в такой дозе, которая едва заметно проявила бы ожидаемое от него искусственное заболевание (так как она все-таки действует в силу своего стремления произвести такую искусственную болезнь), и затем постепенно увеличивать прием, пока не наступит уверенность, что имевшееся в виду внутреннее изменение организма проявилось достаточно сильно, хотя и с проявлениями, значительно уступающими в силе естественным симптомам болезни. Если же хотят действовать быстро, то и таким способом, хотя и с некоторой опасностью для жизни, лишь бы только было выбрано целесообразное и весьма подходящее средство, можно наверное достигнуть цели и совершить то, что иногда грубым образом производят эмпирики над простолюдинами и что они называют чудесным или отчаянным исцелением, а именно, излечение долголетней болезни в несколько дней, — образ действия, доказывающий, правда, верность моего основного положения, но вместе с тем и смелость применяющего его).

Это положение, признаюсь, имеет в такой мере вид бесплодной, аналитической, общей формулы, что я должен поспешить разъяснить его синтетически. Но прежде еще несколько напоминаний.

I. Большая часть лекарств имеет более одного действия одно прямое начальное, которое постепенно переходит во второе (назову его косвенным последственным действием). Последнее обыкновенно представляет состояние, прямо противоположное первому.

(* Опий может служить примером. Неустрашимый подъем духа, чувство силы и отваги, веселый наплыв мыслей, — таково, отчасти, при умеренном приеме, его прямое действие на внутреннее самочувствие. Но как только через 8—12 часов действие его улетучивается, так постепенно наступает противоположное состояние организма, косвенное последственное действие; появляется расслабление, уныние, недоверие, угрюмость, бессознательность и страх).

Так действует большая часть растительных средств.

II. Лишь немногие лекарства составляют отсюда исключение и проявляют беспрерывно и однородно только свое первоначальное действие, однако в постепенно ослабевающей степени, пока, наконец, спустя несколько времени от него ничего не остается, и снова восстановляется обыкновенное состояние тела. К этой категории относятся металлические (и другие минеральные?) лекарства, например,. мышьяк, ртуть, свинец.

III. Если подобрать для данной хронической болезни лекарственное вещество, весьма сходное с ней в своем главном прямом начальном действии, то косвенное последственное действие иногда и будет как раз то самое состояние тела, которого стараются достигнуть; иногда же (особенно если назначен ошибочный прием) в последовательном действии наступает расстройство организма, на несколько часов, реже дней. Слишком сильная доза блекотного сока легко оставляет за собой последствием большую боязливость, которая проходит иногда только после нескольких часов. Если же она тягостна и требуется сократить ее продолжительность, то маленькая доза опия помогает специфически и почти мгновенно: страх исчез. Конечно, опий действует здесь противоположно и паллиативно; но ведь и требуется только паллиативное и временное средство, для того чтобы подавить навсегда скоропроходящую болезнь, что имеет место и при острых болезнях.

IV. Паллиативные средства вероятно потому и вредят так сильно в хронических болезнях, что после их первого, противоположного симптомам, действия они оставляют последственное действие, сходное с главной болезнью,

V. Чем больше болезненных симптомов, согласующихся с симптомами подлежащей лечению болезни, возбуждает лекарство в своем прямом действии, тем ближе подходит искусственная болезнь к подлежащей устранению, тем вернее можно ждать хорошего успеха.

VI. Так как можно принять почти за аксиому, что симптомы последственного действия прямо противоположны симптомам прямого действия, то там, где сведения о симптомах прямых действий недостаточны, мастеру в искусстве позволительно недостающее восполнить в мыслях умозаключениями, т.е., представить себе состояние, противоположное симптомам последственного действия, но смотреть на результат только как на вспомогательное средство, a не как на основной столб своих заключений.

После этих предварительных напоминаний я иду дальше и хочу пояснить на примерах мое основное положение, что, для того чтобы найти истинные целительные силы лекарства для хронических болезней, должно обращать внимание на специфическую искусственную болезнь, обыкновенно им производимую в человеческом теле, чтобы затем применять это лекарство при весьма сходном болезненном состоянии организма, которое требует устранения.

Этим также осветится очень сходное положение, что, для того чтобы радикально излечивать известные хронические болезни, нужно отыскивать такие лекарства, которые имеют обыкновение возбуждать в человеческом теле подобную же и лучше всего наиболее подобную болезнь.

В моих примечаниях к лекарствоведению Cullen’a я уже обратил внимание, что хинная корка в больших приемах у чувствительных, хотя и здоровых лиц возбуждает настоящий лихорадочный пароксизм, который очень сходен с пароксизмом перемежающейся лихорадки и поэтому вероятно пересиливает последнюю и таким образом ее излечивает. Теперь, после более зрелого опыта, я прибавляю: не только вероятно, но и наверно.

Я видел здоровую, чувствительную женщину крепкого сложения, на половине беременности, принявшую пять капель эфирного масла ромашки (Matricana chamomilla) прoтив судорог в икрах. Этот прием был для нее слишком силен. Наступила бессознательность, судороги в икрах усилились, появились переходящие подергивания в членах, в веках и т. д., что-то вроде истерического движения над пупком и болевые схватки, сходные с родовыми болями, только тягостнее, которые продолжались несколько дней. Отсюда выясняется, отчего ромашка так полезна в послеродовых болях, при слишком большой мышечной подвижности и истерии, когда она дается в таких приемах, которые не могут сами заметно возбудить подобное же состояние (следовательно в гораздо меньшей дозе, чем вышеупомянутая).

Подверженный уже с давних пор запору, а в общем не больной человек стал страдать приступами головокружения, которые держались неделями и месяцами. Слабительные средства нисколько не помогали. Я ему дал корень горного баранника (Arnica montana), — потому что знал, что он сам по себе вызывает головокружение, — в течение целой недели в возрастающих приемах и с желанным успехом. Так как он действует послабляющим образом, то во время его употребления, в силу противоположного действия, как паллиатива, отправление на низ было свободно: поэтому, после прекращения приема этого корня, запор возвратился, но головокружение было излечено на всегда. — Этот корень производит, как я наблюдал вместе с другими, кроме прочих действий, также тошноту, беспокойство, боязливость, угрюмость, головную боль, тяжесть в желудке, пустую отрыжку, резь в животе и частые малые испражнения с натугою. Эти явления, а не пример Stollen’a, побудили меня применить его в совершенно простом (желчном) натужном поносе. Симптомы его были: беспокойство, боязливость, чрезвычайная угрюмость, головная боль, тошнота, полное безвкусие всякой пищи, прогорклый или горький вкус на (чистом) языке, частая пустая отрыжка, давление в желудке, беспрерывная резь в животе, совершенно задержанное выделение кала и взамен его чистое отхождение серой или прозрачной, иногда твердой, белой, клочковатой слизи, частью совершенно смешанной с кровью, частью с кровяными жилками, а также и без крови, ежедневно раз, или в крайнем случае два раза, с жесточайшим и продолжительным жилением и натугою. Хотя испражнения были редки, однако силы больных падали быстро и еще гораздо быстрее (без улучшения, а скорее при ухудшении главного страдания), когда были употребляемы слабитительные средства. To были большей частью дети, даже ниже одного года; впрочем было также несколько взрослых. Диета и прочий образ жизни были целесообразны. И вот когда я стал сравнивать болезненные симптомы, производимые корнем арники, с теми, которые проявлялись в этом простом натужном поносе, то я смело мог, вследствие их необыкновенного сходства, противопоставить совокупность действия первого соединенным симптомам второго. В результате оказался превосходнейший успех, без всякой необходимости с моей стороны употреблять что либо другое. До назначения арники я давал сильное рвотное (* Без употребления арникового корня, рвотные средства отнимали прогорклый и и горький вкус только на два или три дня; все же остальные симптомы оставались, как бы часто их ни повторять.)

и едва только в двух случаях имел необходимость его повторять, потому что арника (даже вне организма) обыкновенно исправляет испорченную желчь и препятствует ее порче. Единственное неудобство, которое я от нее имел в эпидемии этого натужного поноса, было то, что она действовала против задержания кала, как противоположное, значит, паллиативное средство, и вызывала частые, хотя и малые каловые испражнения. Последствием было, по прекращении корня, продолжительный запор.

(* При этом я должен был ежедневно увеличивать приемы скорее чем обыкновенно бывает нужно при употреблении какого-либо действительного средства. Ребенок 4-х лет получал сначала 4 грана ежедневно в один прием, потом 7, 8 и 9 гран. Дети 6 и 7 лет могли переносить сначала только 6 гран, но потом необходимо было давать 12 и 14 гран, 9-ти месячный ребенок, не принимавший ничего через рот, переносил сначала только 2 грана (смешанных с чистой теплой водою) в клистире, а затем необходимо было давать 6 гран).

Для другой, более простой формы натужного поноса, с более частыми поносистыми испражнениями, корень арники, в силу этого последнего свойства, должен был бы подходить еще лучше, еще точнее; это свойство в своем начальном и прямом действии, в качестве подобного и, следовательно, непрерывно действующего целительного средства, стало бы здесь обнаруживать стремление к частым каловым испражнениям, в своем же косвенном последственном действии — стремление их успешно останавливать.

И опыт уже это подтвердил; арника уже оказалась превосходной при худших поносах. Она их останавливает, потому что она сама имеет свойство вызывать частые выделения низом (большей частью без ослабления организма). Чтобы быть целительной в поносах без сукровицы, она должна быть назначаема в столь малых дозах, чтобы не производить явного послабления, в поносах же от острых веществ — в больших, опорожняющих приемах; и цель будет скоро достигнута.

От злоупотребления настоем арниковых цветов я наблюдал опухания желез; я должен был бы очень ошибаться, если бы она в более умеренных дозах не излечивала бы таковых.

Нужно испытать, не в состоянии ли тысячелистник (Асhyllea millefolium) сам по себе в больших приемах производит кровотечения, в виду того, что он в умеренных приемах так полезен против хронических кровотечений.

Нет ничего удивительного, что аптечная валериана (Valeriana officinalis) в умеренных приемах уничтожает слишком большую раздражительность в хронических болезнях, так как она сама в сильном приеме, по моим наблюдениям, чрезвычайно увеличивает раздражительность всего организма.

Спор о том, содержат ли в себе курослеп (Аnаgallis arvensis) и кора белой омелы (Viscum album) столь большие целебные силы или же не содержат никаких, тотчас прекратился бы, если бы выяснить наблюдениями над здоровыми, производят ли большие приемы столь противное действие и болезненное состояние, сходное с тем, против которого их до сих пор старались назначать лишь эмпирически.

Специфически искусственная болезнь и своеобразные страдания, производимые пятнистым омегом (Соniиm maculatum), далеко не так точно исследованы, как они того заслуживают; тем не менее целые книги полны эмпирических похвал и эмпирических порицаний этого растения. Известно, что он возбуждает слюнотечение; в таком случае он может обладать свойством возбуждать лимфатическую систему и оказывать прочную пользу там, где нужно ограничить слишком усиленную и продолжительную деятельность всасывающих сосудов.

(* Если же его применять при их недеятельности, то сначала он будет действовать паллиативно, а потом будет мало или совсем не помогать и, наконец, будет вредить, возбуждая состояние, как раз противоположное желаемому).

Кроме того, так как он еще вызывает боли (в больших приемах жестокие боли) в железах, то легко поверить, почему в болезненных затвердениях желез, в раке и при болезненных узлах, остающихся вследствие злоупотребления ртутью, он в умеренной дозе является превосходнейшим средством не только для того чтобы почти специфически унимать эти особого рода хронические боли гораздо надежнее и продолжительнее, чем паллиативный опий и все остальные наркотические средства, но и для того чтобы разбивать железистые опухоли, когда они имеют в основании (как раньше сказано) слишком усиленную местную или общую деятельность лимфатических сосудов или же когда они являются в вообще сильном организме, так что почти достаточно одного устранения боли, чтобы дать возможность одной природе справиться с болезнью. К этой категории принадлежат болезненные опухоли желез, вследствие наружных повреждений.

(* Здоровое крестьянское дитя получило, вследствие сильного ушиба нижней губы, болезненный узел, который в течение четырех недель очень усилился в твердости, величине и болезненности. Приложенный густой сок пятнистого омега совершил излечение в 14 дней, без возврата. — Необыкновенно здоровая и сильная служанка при ношении большой тяжести сильно надавила себе правую грудь ремнями корзины. Образовался маленький узел, который в течение шести месяцев при каждом наступлении месячных становился все более болезненным и увеличивался в твердости и величине. Приложенный густой сок пятнистого омега его преодолел в течение пяти недель, при одном наружном употреблении. Излечение наступило бы еще скорее, если бы он не раздражал кожи и не вызвал бы болезненных пустул, вследствие чего приходилось на несколько дней приостанавливать его употребление).

При настоящем раке грудной железы, где по-видимому, существует противоположное состояние железистой системы, а именно вялость, там он (кроме начального облегчения болей) конечно должен был в общем оказывать вред, и особенно ухудшает он болезнь там, где организм, как часто бывает, ослаблен продолжительным мучением, и притом ухудшает тем скорее, что его продолжительное употребление само по себе влечет за собой последствием ослабление желудка и всего тела. Именно вследствие этой причины, что он специфически раздражает железистую систему, как и другие зонтичные растения, он и имеет способность, замеченную уже старыми врачами, уменьшать слишком частое отделение молока. — Так как он в больших приемах уже обнаруживает наклонность парализовать лицевые нервы, то становится понятным, почему он оказывает помощь даже и при темной воде. — Он облегчает судорожные страдания, коклюш и падучую болезнь, потому что он сам имеет наклонность возбуждать судороги. Еще вернее будет он оказывать пользу при глазных судорогах и дрожании членов, так как он в болыших приемах воспроизводит точно такие же явления. Также и при головокружении.

Осмотрительные врачи должны были бы воспользоваться намеком, что собачья петрушка (Aethusa суnарium), кроме других симптомов, рвоты, поноса, колик, холеры и некоторых, за верность которых я не могу ручаться (общее опухание и т. д.), так специфически вызывает слабоумие, а также слабоумие попеременно с бешенством, чтобы применить ее к этой трудноизлечимой болезни. У меня был в запасе лично мной приготовленный хороший экстракт (густой сок), и когда я однажды, вследствие различных быстро друг за другом следовавших умственных трудов, чувствовал себя рассеянным и неспособным к чтению чего бы то ни было, я принял один единственный гран экстракта. Действие его обнаружилось в необыкновенном расположении к умственной работе в течение нескольких часов до отхода ко сну. Но на другой день я был менее расположен.

Водяная бешеница (Cicuta virosa) вызывает между прочим сильное жжение в глотке и желудке, тетанус, тоническую судорогу пузыря, судорожное сжатие челюстей, рожу лица (головную боль) и настоящую падучую, — все болезни, против которых мы еще нуждаемся в действительных лекарствах и с полной надеждой отчасти найдем целительное средство в этом корне с геркулесовскими свойствами в руках осторожно-смелого врача.

Португалец Amatus наблюдал, что кукольван (семена растения Menispermum cocculus), уже в количестве 4 гран, вызывал у взрослого человека тошноту, икоту и боязливость. У животных он вызывает быстрое, сильное, но, если доза не была смертельна, скоро проходящее одурение. Наши потомки найдут в нем весьма действительное лекарственное средство, как только болезненные явления, причиняемые этими семенами, будут точнее изучены. Индейцы употребляют корень этого дерева между прочим в злокачественных нервных горячках (соединенных, следовательно, с одурением).

Четверолистный одноягодник (Paris quadrifolia) был найден действительным в судорогах. На основании имеющихся у нас еще несовершенных сведений о болезненных явлениях, им производимых, листья его в большой дозе вызывают по крайней мере судороги в желудке.

Кофе в больших приемах возбуждает головную боль и поэтому оно в умеренной дозе успокаивает головные боли, если они не происходят от испорченного желудка или кислот в первых путях. Оно в больших приемах усиливает перистальтическое движение кишек и потому в меньших дозах излечивает хронические поносы; таким же образом и другие противоестественные действия, им возбуждаемые, могли бы быть применены против других сходных с ними заболеваний человеческого тела, если бы мы не привыкли злоупотреблять им. Оно прогоняет одуряющую и раздражающую мышечный тонус силу опиума, как противоположно действующее паллиативное средство и притом целесообразно и удовлетворительно, потому что ему тут приходится побороть не беспрерывное расположение организма, а только скоропроходящие симптомы.

Некоторые формы перемежающихся лихорадок, в которых отсутствие раздражительности и чрезмерная натянутость мышц препятствует иначе специфическому действию хинной корки, изгоняются им, по-видимому, только паллиативно, в больших приемах, причем, однако, его прямое действие в столь больших приемах длится два дня.

Сладко-горький паслен (Solatium dulcamara) в больших приемах, между прочим, производит сильное припухание больных частей и чувствительные боли или потерю чувствительности в них, а также паралич языка (и лицевых нервов?) В силу последних своих неприятных свойств неудивительно, что он излечивал паралитические страдания, темную воду и глухоту и, в более умеренной дозе, будет оказывать еще более специфическую пользу при параличе языка. В силу первых своих двух свойств он является одним из главных средств при хроническом ревматизме и при ночных болях, вследствие злоупотребления ртутью. В силу своего свойства вызывать странгурию, он оказывался полезным в упорных трипперах; а в силу своего стремления вызывать зуд и покалывание в коже он оказывается целительным во многих накожных сыпях и старых язвах, даже таких, которые произошли от злоупотребления ртутью. Так как он сам по себе в больших приемах вызывает судороги в руках, губах и веках, а также дрожание членов, то можно легко понять, почему он был полезен и в судорожных страданиях. В бешенстве матки он будет вероятно полезен, потому что он так специфически раздражает нервы женских половых частей и (в больших приемах) вызывает зуд и боли в этих частях.

Ягоды черного паслена (Solanum nigrum) вызывали удивительные выворачивания членов, а также и сумасшедшие речи; поэтому правдоподобно, что это растение будет полезно в так называемом бесновании (сумасшествие, соединенное с удивительно высокопарными и часто неприятными речами, которые в прежние времена считались за пророчества и чужие языки, вместе с выворачиванием членов), особенно там, где одновременно существуют боли в области желудка, которые эти ягоды в больших дозах также вызывают, а, следовательно, в меньших приемах излечивают. Так как это растение вызывает рожу лица, то оно может быть здесь полезно, как уже и было замечено от его наружного употребления. Так как он при внутреннем употреблении, еще сильнее чем сладко-горький паслен, в своем начальном прямом действии вызывает наружные опухоли, т. е., проходящее задержание всасывающего аппарата, так что его большое мочегонное свойство является только косвенным последственным действием, то отсюда делается понятным его благодетельное свойство, через сходное действие, в водянках, — лекарственное свойство, тем более заслуживающее исследования, что большинство средств, имеющихся у нас против этой болезни, являются лишь противоположно-действующими (лишь временно возбуждающими лимфатическую систему), следовательно, паллиативными, непригодными к продолжительному лечению. Так как он далее, в больших приемах вызывает не только опухоли, но и общее воспалительное припухание, с зудящими и невыносимо жгучими болями, тугостью членов, высыпанием пустул, шелушение кожи, язвы и злокачественные струпья, то что же удивительного, что он, при наружном употреблении, уничтожал различные боли и воспаления. Если же собрать воедино все болезненные симптомы, производимые черным пасленом, то нельзя не признать поразительного сходства с злой корчею, против которой, в высшей степени вероятно, он будет специфическим средством.

Весьма вероятно, что ягоды красавки (Atropa belladonna) будут полезны, если не в столбняке, то в корче челюстей, (потому что она сама возбуждает нечто в роде этого), и при судорожном затруднении глотания, (которое она сама так специфично вызывает); то и другое при надлежит ее прямому действию. Зависит ли ее действие в водобоязни, если она таковым в самом деле обладает, исключительно от этого последнего свойства или же вместе с тем от ее паллиативного свойства на несколько часов подавлять столь высокую в водобоязни, раздражительность и чувствительность, это я оставляю открытым. ее свойство успокаивать и рассасывать затвердения, болезненные и изъязвленные железы станет неоспоримо, вследствие ее особенности производить в своем прямом действии в этих железистых опухолях сверлящие и грызущие боли. Однако, мне кажется, что в железистых опухолях, происходящих от чрезмерного возбуждения всасывающей системы, она действует только противоположно, т. е., паллиативно и лишь на короткое время (с последующим ухудшением, как у всех паллиативов для хронических болезней), между тем как в опухолях, происходящих от слишком большой вялости лимфатической системы, она действует в силу подобного же болезнетворного действия, т. е., продолжительно и прочно. (В таком случае она была бы полезна как раз в таких затвердениях желез, в которых пятнистый омег непригоден, и, наоборот, этот последний полезен там, где первая вредит). Но так как она при продолжительном употреблении (в силу ее косвенного действия) изнуряет весь организм и при мало-мальски усиленных или слишком часто друг за другом следующих приемах легко возбуждает гангренозную лихорадку, то ее хорошее действие слишком часто поглощается в этом побочном вредном влиянии, и все идет на встречу смерти (особенно у раковых больных, силы которых иногда уже истощены многолетними страданиями), если она употребляется недостаточно осторожно и у недостаточно сильных больных. Бешенство (как и вышесказанный вид тонических. судорог) она вызывает непосредственно, клонические же судороги (конвульсии) — только как последовательное действие, в силу остающагося состояния организма после прямого действия белладонны (задерживающего животные и естественные отправления). Потому-то в падучей болезни, соединенной с бешенством, ее благодетельное влияние наидействительнейшим образом всегда отзывалось на последнем, между тем как первая, в силу противоположного (паллиативного) действия белладонны, большей частью только видоизменялась и обыкновенно переходила в дрожание и подобные судороги, более свойственные ослабленным и раздражительным организмам. Все судороги, производимые белладонной в ее начальном прямом действии, принадлежат к категории тонических; хотя мускулы находятся в состоянии паралитического расслабления, но недостающая раздражительность тем не менее обусловливает известного рода неподвижность и ощущение здоровья, как будто бы было сокращение. Так как бешенство, ей производимое, имеет буйный характер, то она успокаивает подобного рода бешенства, или, по крайней мере, отнимает их бурность. Так как воспоминание о прошедшем ей подавляется в прямом ее действии, то ностальгия ей ухудшается, а иногда даже, как я наблюдал, и возбуждается (* Поэтому она будет полезна при ослабление памяти). Также и замеченное усиленное отделение мочи, пота, месячных очищений, кишечных выделений и слюны является следствием остающегося противоположного состояния чрезмерно возвышенной раздражительности и чувствительности во время ее косвенного последственного действия, когда уже исчезло начальное прямое действие белладонны, во время которого все вышеупомянутые отделения, как я много раз наблюдал, от больших приемов часто в течение десяти и более часов бывают совершенно подавлены. Поэтому, в случаях, где эти отделения совершаются с трудом и подают повод к какой либо важной болезни, белладонна устраняет эти затруднения, как подобно действующее средство, прочно и надежно, если они имеют в основании напряженность волокон и недостаток раздражительности и чувствительности. Я нарочно говорю „важные болезни”, потому что только против таковых позволительно употреблять одно из сильнейших средств, требующих величайшей осторожности. Сюда принадлежат некоторые формы водянки, бледной немочи, и т д. — Большая склонность белладонны парализовать зрительные нервы делает ее, как подобно действующее средство, важной в амаврозе (*Тут и мне известны очень хорошие результаты). В прямом действии она лишает сна, и только последствием противоположного состояния, вызванного прекращением этого действия, является позже наступающий глубокий сон. Поэтому, путем первоначальной искусственной болезни белладонна будет излечивать упорную бессонницу (напр., от недостатка раздражительности) надежнее, чем какой-либо паллиатив.

Ее находили полезной в дизентерии; так как она в своем прямом действии задерживает стул, то по всей вероятности она могла бы соответствовать простейшей дизентерии с задержанным выведением кала и редким действием на низ, но не в натужных лиентерических поносах, где она во всяком случае должна вредить. Но пригодна ли она в дизентерии в силу прочих ее действий, я не осмеливаюсь решать.

Она вызывает удар; и если она, как утверждают, оказывалась полезной при серозной апоплексии, то это вследствие этого свойства. Кроме того в ее прямом действии проявляется внутреннее жжение с холодом наружных частей.

Ее прямое действие продолжается 12, 24 и до 48 часов. Поэтому раньше истечения двух дней не следовало бы повторять приема. Более частое повторение хотя бы и весьма малых доз по своему результату должно приближаться к (более опасному) действию одной сильной дозы, — что и подтверждается наблюдением.

Обстоятельство, что черная белена (Hyosciamus niger) в сильных приемах значительно понижает жизненную теплоту и в своем прямом действии на короткое время расслабляет мышечный тон, вследствие чего она в умеренных дозах является очень действительным наружным и внутренним паллиативом при внезапных состояниях мышечного напряжения и воспаления, сюда не относится; но достойно замечания наблюдение, что при хронических страданиях с мышечным напряжением это ее свойство с каждым приемом доставляет лишь очень неудовлетворительное паллиативное облегчение, и в конце концов, в силу своего косвенного последовательного действия, прямо противоположного первому, она скорее вредит, чем помогает; напротив того, в хроническом расслаблении мускулов она будет служить поддержкой укрепляющим средствам, так как она в первоначальном своем действии расслабляет, а поэтому тем сильнее и прочнее в последственном действии укрепляет мышечный тон. Она кроме того обладает силой в больших приемах возбуждать кровотечения, а именно, носовое кровотечение и чаще возвращающиеся месячные очищения, как я сам наблюдал вместе с другими. По этой причине она в маленьких приемах в высшей степени действительно и прочно останавливает хронические кровотечения. — Более всего достойна внимания искусственная болезнь, которую она производит в очень больших приемах, а именно, подозрительное, сварливое, злобно оскорбляющее, мстительное, жестокое, бесстрашное (*Последующее косвенное действие проявляется в виде какой-то робости и боязливости) сумасшествие (древние поэтому называли белену altercum); и именно этот род сумасшествия она специфически излечивает, только напряженность мускулов здесь иногда препятствует ее продолжительному действию.

Затруднительная подвижность и нечувствительность членов, а также апоплексические явления, которые она возбуждает, также ей же излечиваются. В сильных приемах она возбуждает в своем прямом начальном действии конвульсии, и именно поэтому она полезна при эпилепсии и вероятно также против обычной при ней потери памяти, так как белена сама производит ослабление памяти.

Ее свойство вызывать в своем прямом действии бессонницу с постоянной наклонностью ко сну делает ей гораздо более надежным средством при хронической бессоннице, чем часто только паллиативно действующий опий, особенно потому, что он вместе с тем способствует отправлению на низ, хотя только в силу косвенного последовательного действия каждого приема, следовательно, паллиативно. Она в прямом действии возбуждает сухой кашель и сухость рта и носа; поэтому она очень полезна в щекочущем кашле и вероятно тоже при сухом насморке. Замеченное слизистое отделение из носа и слюнотечение являются только его косвенным последственным действием. Семя ее производит судороги лицевых и глазных мускулов и, действуя на голову, производит головокружение и тупую боль в оболочках, лежащих под черепным сводом. Практический врач сумеет извлечь отсюда пользу.

Ее прямое действие длится едва 12 часов.

Дурман (Datura stramonium) вызывает удивительные сны наяву, равнодушие к настоящему, громкий разговорный бред, как бы у говорящего во сне, часто с смешением личности. Подобную же манию он специфически излечивает. Он очень специфично вызывает судороги и поэтому часто излечивал падучую. Первое и последнее его свойство де лают его целительным при бесновании. Свойство его подавлять память дает намеки, чтобы испытать его при ослаблении памяти. — Наиболее целительным он является там, где есть большая подвижность мышц, потому что он сам по себе в больших дозах вызывает мышечную подвижность, во время своего прямого действия. Он производит (в прямом действии?) жар и расширение зрачков, известный род водобоязни, опухшее красное лицо, подергивание глазных мускулов, задержанное отправление на низ, тяжелое дыхание, в последственном действии мягкий пульс, пот и сон.

Действие больших приемов длится около 24 часов, малых — только 3 часа. Растительные кислоты, особенно, как кажется, лимонная кислота, уничтожают сразу всю его действительность (* Один больной, который от двух гран экстракта этого растения всегда чувствовал сильное действие, однажды не почувствовал ни малейшего действия от этого приема. Я узнал, что он выпил большое количество сока смородины; значительный прием истолченных в порошок устричных раковин тотчас возбудил полное действие дурмана).

Другие виды датуры действуют по-видимому сходным образом.

Специфические свойства табака (Nicotiana tabacum) состоят между прочим в притуплении внешних чувств и в помрачении чувствилища; поэтому слабоумие может от него что-либо надеяться.

Уже в малой дозе он сильно возбуждает мышечные волокна первых путей, — ценное свойство в смысле временного противоположно действующего средства (известного, но сюда не относящегося); как подобно же действующее средство в хронической наклонности к рвоте, наклонность к коликам и судорожному сужению глотки, он вероятно будет оказывать пользу, что уже отчасти подтверждает опыт. (Он уменьшает чувствительность первых путей, отсюда его паллиативное свойство ослаблять голод [и жажду?]). — В больших дозах он лишает произвольные мышцы их раздражительности и временно уничтожает влияние на них мозговых сил. Это свойство может доставить ему как подобно действующему средству, целительную силу в каталепсии; но именно в силу этого свойства, его продолжительное и неумеренное употребление (как у курящих и нюхающих табак) делается стол вредным для покойного состояния мускулов, предназначенных для животных отправлений, что развивается наклонность к падучей, к ипохондрии и истерии. — Особенность, что употребление табака так приятно помешанным, происходит от инстинкта этих несчастных паллиативно доставить себе нечувствительность в подреберьях (*) и в мозгу (два обыкновенных места их страдания).

(*) Сюда принадлежит также порой непреодолимое ощущение голода, от которого страдают многие помешанные и против которого очи, по-видимому, больше всего прибегают к табаку. По крайней мере я видел некоторых, преимущественно меланхоликов, которые не имели потребность к табаку, но при этом также и не имели чувства голода.

Но как противоположно действующее средство, он им доставляет лишь временное облегчение; привычка к нему растет, без достижения требуемой цели, и в общем недуг ухудшается тем более, что табак не может оказать прочной услуги. Его прямое действие ограничивается немногими часами; от очень больших приемов оно может продлиться до 24 часов (maximum).

Семена чилибухи (Strychnos nux vотиса) представляют очень сильно действующее вещество; но болезненные симптомы, им производимыё, еще точно не исследованы. Большая часть того, что я об нем знаю, добыто мной из личного опыта.

Чилибуха производит головокружение, страх, лихорадочную дрожь, а в последственном действии известную неподвижность всех частей, по крайней мере членов, и конвульсивное потягивание. Как известно, она оказывалась уже полезной в перемежающихся лихорадках вообще и в апоплексических особенно. В первоначальном прямом действии мышечные волокна приобретают особую подвижность, чувствительная система болезненно возбуждается до известного рода опьянения, соединенного с боязливостью и пугливостью. Наступают конвульсии. При таком продолжительном действии на мышечные волокна раздражительность по-видимому истощается, сначала в животных и жизненных отправлениях. При переходе в косвенное последственное действие начинает проявляться уменьшение раздражительности сначала в жизненных отправлениях (всеобщий пот), потом в животных и, наконец, в естественных отправлениях. Это последовательное действие держится особенно в последних несколько дней. Во время последственного действия наступает ослабление чувствительности. Уменьшается ли мышечный тон в начальном прямом действии, чтобы в последственном действии, тем более подняться, — нельзя в точности утверждать; но верно то, что сократительность волокон на столько же уменьшается в последственном действии, насколько она была усилена в прямом действии.

Принимая это за верное, мы видим, что она возбуждает припадок, довольно сходный с истерическими и ипохондрическими пароксизмами, и становится ясным, почему она так часто бывала полезна в этих страданиях.

Наклонность в первоначальноч прямом действии возбуждать сократительность мускулов и вызывать подергивания, а в конечном последственном действии наивозможно уменьшать сократительность мускулов, показывает столь большое сходство с падучей болезнью, что уже отсюда можно было бы ожидать от нее способности излечивать последнюю, если бы уже раньше не подтверждал бы того же опыт.

Так как она, кроме головокружения, страха и лихорадочной дрожи, вызывает род бреда, заключающегося в оживленных, а иногда в пугающих видениях, и чувство напряжения в желудке, то она однажды скоро преодолела лихорадку на селе у одного трудолюбивого и рассудительного ремесленника, которая начиналась с напряжения в желудке, к которому внезапно присоединялось головокружение, заставлявшее падать, вслед за которым оставалось нечто вроде умственного расстройства с пугающими ипохондрическими представлениями, боязливостью и расслаблением. До полудня он бывал довольно весел и не слаб; приступ начинался после обеда около 2 часов. Он получил чилибуху в возрастающих приемах, ежедневно по одному, и поправился. После четвертого приема, содержавшего 17 гран, наступил сильный страх и неподвижность с окоченением всех членов, окончившаяся наступившим обильным потом. Лихорадка и все нервные явления тогда исчезли и никогда более не возвращались, несмотря на то, что он прежде, в течение многих лет, от времени до времени бывал подвержен таким внезапным пароксизмам, также и без лихорадки.

Я воспользовался ее наклонностью вызывать брюшные судороги, страх и желудочные боли при дизентерической лихорадке (без кровавого поноса) у сожителей с большим и кровавым поносом. Она резко уменьшила болезненное чувство во всех членах, угрюмость, боязливость и давление в желудке; тоже самое она производила у больных кровавым поносом; но так как у них был простой кровавый понос без поносистых испражнений, то, по причине ее наклонности производить запор, она задерживала стул еще больше. Появились признаки испорченной желчи, и дизентерические, хотя и более редкие испражнения сопровождались таким же продолжительным жилением на низ, как и прежде, и имели такой же дурной вид. Потерянный или дурной вкус оставался. Поэтому, свойство ее задерживать перистальтические движения будет оказывать невыгодное действие в настоящем простом кровавом поносе. В поносах, также натужных, она окажется пригоднее, по крайней мере, как паллиатив. При ее употреблении видел на членах и преимущественно в брюшных мускулах появление подергивающих движений под кожей, как бы производимых живым животным.

От Игнатиевых бобов или семян горькой игнации (Ignatia amara) были замечены дрожания в течение нескольких часов, подергивания, судороги, сердитое настроение, сардонический смех, головокружение, холодный пот. В подобных же случаях она окажется полезной, как уже отчасти показал опыт. Она возбуждает лихорадочный холод и (в последственном действии?) тугоподвижность. членов, поэтому она, вследствие своего подобного действия, излечивала перемежающиеся лихорадки, не поддававшиеся хинной корке, вероятно те менее простые перемежающиеся лихорадки, где осложнение заключалось в увеличенной чувствительности и возвышенной раздражительности (особенно первых путей?). Однако нужно было бы прежде еще точнее наблюдать остальные симптомы, которые она производит, чтобы применять ее как раз в тех случаях, в. которых она подходит своими подобными проявлениями.

Наперстянка (Digitalis purpurea) производит тошноту самого отвратительного свойства; при ее продолжительном употреблении поэтому нередко появляется настоящая ненасытность. Она вызывает известный вид душевного расстройства, которое нелегко распознается, так как оно выражается лишь нерассудительными словами, строптивостью, упорством, лукавым ослушанием, стремлением убежать и т. д., что часто мешает ее продолжительному употреблению. Так как она кроме того в своем прямом действии вызывает сильные головные боли, головокружение, боль в желудке, большое ослабление жизненной силы, чувство разложения и близкой смерти, на половину замедленный пульс и уменьшение жизненной теплоты, то легко понять, в каких формах помешательства она может приносить пользу; и что она уже оказывалась целительную в некоторых из таких заболеваний, это свидетельствуют некоторые наблюдения, в которых только не были отмечены точные симптомы болезни. В железах она вызывает зудящее и болезненное ощущение, могущее служить доказательством ее пригодности при опухолях желез. Она производит, как я видел, воспаление мейбомиевых желез и будет наверное излечивать такие воспаления. Вообще, она, по-видимому, с одной стороны замедляет кровообращение, а с другой стороны возбуждает систему всасывающих сосудов, и поэтому полезнее всего там, где то и другое слишком вяло. Первому она в таком случае способствует через свое подобное действие, последнему через противоположное. Но так как прямое действие наперстянки продолжается долго (имеются примеры, когда это действие продолжалось 5—6 дней), то она может также, как противоположно действующее средство, занять место продолжительно действующего целительного лекарства. Последнее соображение может быть применено к ее мочегонной силе в водянке; здесь она действует противоположно и паллиативно, но тем не менее продолжительно, и только поэтому и имеет значение.

В своем последовательном действии она производит малый, твердый, скорый пульс; поэтому она не так хорошо подходит для больных с подобным (лихорадочным) пульсом; лучше всего она годится для таких, у которых пульс сходен с тем, который наперстянка вызывает в своем прямом действии, — медленный, вялый. — Конвульсии, которые она вызывает в больших приемах. указывают ей место между антиэпилептическими средствами, но вероятно она тут будет целительна только при известных условиях, определяемых остальными болезненными симптомами, которые она производит. При ее употреблении предметы нередко представляются в других цветах и зрение делается темнее; она будет помогать подобным болезням сетчатки.

(Ее свойство вызывать понос, что иногда препятствует излечению, устраняется, как я наблюдал, прибавлением щелочных солей).

Так как ее прямое действие продолжается несколько, иногда много дней (чем дольше продолжается употребление наперстянки, тем дольше держится прямое действие каждого приема, — обстоятельство очень примечательное и весьма заслуживающее внимание при лечении), то отсюда видно, как неправильно поступают те, которые, благонамеренно, назначают ее в малых, но часто повторяемых дозах, и таким образом (вследствие того что пока еще не кончилось действие первого приема, а дается уже, может быть, шестой или седьмой) они на самом деле хотя и бессознательно, дают огромные порции, которые нередко влекли за собой смерть. (* Одна женщина в Эдинбурге получала три дня подряд ежедневно по три раза и каждый раз только по 2 грана истолченных в порошок листьев наперстянки, и потом удивлялись, что при таких малых приемах она после шестидневной рвоты умерла. Но нужно взять в соображение, что это было почти то же, как если бы она получила 18 гран на один прием).

Достаточно одного приема каждые три, самое большое каждые два дня, вообще же тем реже, чем продолжительнее ее употребление. (Во время ее прямого действия не следует назначать хинной корки; она усиливает, как я заметил, беспокойство от наперстянки до смертельной агонии).

Трехцветная фиалка (Viola tricolor) сначала усиливает кожные сыпи и таким образом обнаруживает свое свойство производить, а следовательно потому и прочно и действительно излечивать, накожные высыпания.

Ипекакуана с пользой применяется в болезнях, против которых уже сама природа прилагает некоторое, усилие, но бессильна, чтобы достигнуть цели. Здесь рвотный корень представляет для нервов верхней части входного отверстия желудка, самой чувствительной части органа жизненной силы, весьма противное вещество, возбуждающее отвращение, тошноту и беспокойство и действующее чрезвычайно сходно с подлежащим удалению болезнетворным веществом. Против такого удвоенного сопротивления природа теперь тем сильнее напрягает свои антагонистические силы, и таким образом этим увеличенным противоусилием легче удаляется болезнетворное вещество. Таким образом лихорадки приводятся к кризису, застои в кишках, в груди и в матке приводятся в движение, миазмы заразных болезней выгоняются через кожу, судорога пересиливается судорогою, производимой рвотным корнем, сосуды, расслабленные или раздраженные отлагающеюся на них остротою, расположенные к кровотечениям, получают опять свое напряжение и свободу, и т. д. Очевиднее всего влияет она, как средство, действующее подобно подлежащей излечению болезни, при хронической наклонности к рвоте без рвотного извержения. Тогда ее дают в очень маленьких приемах, чтобы чаще возбуждать тошноту, и наклонность к рвоте с каждым приемом исчезает все более и более и прочнее, чем от всех паллиативных средств.

Свойство олеандра (Nerium oleander) вызывать сердцебиение, страх и обморок заставляет ожидать от него пользы при некоторых формах хронического сердцебиения, а также и при падучей. Он вздувает живот, уменьшает жизненную теплоту и является, по-видимому, одним из самых действительных растений.

Болезненные симптомы, производимые растением Nerium antidysentericum, не достаточно известны, чтобы можно было на известных основаниях расследовать его истинные лекарственные свойства. Но так как он первоначально учащает кишечные отправления, то он вероятно излечивает поносы, как сходно действующее средство.

Ягоды толокнянки (Arbutus uva ursi). не проявляя заметной для чувств остроты, действительно нередко усиливали, в силу им присущого особенного свойства, затруднение при мочеиспускании, непроизвольное отхождение мочи и пр., как признак, что она сама имеет наклонность возбуждать, a следовательно и прочно излечивать, подобные страдания, что и подтверждается на опыте.

Сибирская роза (Rhododendron chrysanthum) посредством жгучей, зудящей и покалывающей боли, которую она возбуждает в больных частях, показывает, что она во всяком случае, в силу сходного действия, пригодна успокаивать различного рода боли в членах, что и подтверждает опыт. Она вызывает затруднение дыхания и кожные сыпи и поэтому будет полезна в подобных же страданиях, а также и при воспалении глаз, так как она вызывает слезы и зуд в глазах.

Болотный багун (Ledum palustre), пo моим наблюдениям, между прочим вызывает затрудненное болезненное дыхание; это служит подтверждением пользы, которую он оказывает при коклюше, а также вероятно и при болезненном удушье. He будет ли он целителен при воспалительном колотье в боку, в виду того, что свойство его (в последственном действии?) так сильно понижать теплоту крови ускоряет выздоровление. Он производит, как я наблюдал, болезненно колющее ощущение во всех частях горла и отсюда его необычайно благодетельное действие в злокачественных и воспалительных жабах. Так же специфично, как я видел, его свойство возбуждать тягостный зуд в коже и именно отсюда происходит его большая польза в упорных накожных болезнях.

Боязливость и обмороки, которые он производит, могли бы служить указанием для подобных же случаев. Как переходное и противоположно действующее, сильно мочегонное и в тоже время потогонное средство, он может излечивать водяночные опухоли, но вернее острые, чем хронические.

На некоторых их этих свойств зиждется его случайная слава в кровавом поносе. Но быт ли то настоящий кровавый понос, или столь часто смешиваемые болезненные поносы? В последних он, пожалуй, может, как паллиатив, ускорить, а также и совершить излечение; но в настоящем простом кровавом поносе я никогда не видел от него пользы. Продолжительная слабость, которую он вызывает, препятствовала длительному его употреблению, и он не исправлял ни жиления на низ, ни свойства испражнений, хотя последние становились реже. Признаки испорченной желчи при его употреблении бывали Скорее чаще, чем если бы больные оставались без лекарств. Он возбуждает особую угрюмость, головную боль и и затуманение умственных способностей; нижние конечности шатаются; зрачок расширяется. (Являются ли оба последние симптома, или по крайней мере последний, результатом последственного действия?). Десять гран в настое, один раз в день ежедневно, было достаточным приемом для шестилетнего ребенка.

Начальное прямое действие опия (Papaver somniferum) состоит в проходящем повышении жизненных сил и усилении тона кровяных сосудов и мускулов, особенно тех, которые служат для животных и жизненных отправлений, а также в возбуждении органов души, памяти, фантазии и органа страстей, вследствие чего от умеренных приемов замечается расположение к делам, оживленность речи, остроумие, воспоминание о прошлых временах, влюбленность и пр., от больших приемов — смелость, храбрость, мстительность, распущенная веселость, похотливость, в еще больших приемов — бешенство и судороги. Во всех этих состояниях, самостоятельность, свобода и произвол духа в ощущении, суждении и действии страдают все более и более, чем сильнее доза. Отсюда равнодушие к внешним неприятностям, боли и т. д. Но это состояние длится недолго. Мало по малу является недостаток идей, картины постепенно исчезают, наступает расслабление мышц и сон. Если продолжать его употребление, усиливая приемы, то (косвенным) последствием остается слабость, сонливость, вялость, ворчливое недовольство, грусть, бессознательность (бесчувственность, слабоумие), пока не будет применено новое раздражение посредством опия или подобного вещества. Во время прямого действия раздражительность мышц по-видимому уменьшается в такой же степени, в какой возрастает их тон; в последственном же действии, последний уменьшается, между тем как первая усиливается (*). Прямое действие допускает большую свободу духа спокойно воспринимать боль, досаду и пр., чем последственное действие, а поэтому имеет большую болеутоляющую силу.

(*) Появляется удивительная восприимчивость, особенно к неприятно действующим предметам, к испугу, скорби, страху, к суровой погоде и т. д. Если хотят назвать проявляющуюся здесь подвижность мышц повышенной раздражительностью, то я ничего не имей против этого, только круг ее действия слишком мал, вследствие ли того что она слишком расслаблена и не может значительно уменьшиться, или же она находится в состоянии более чем нужного сокращения и, хотя легко, но недостаточно сокращается, вследствие чего неспособна к сильной и продолжительной деятельности. При таком состоянии мышц нельзя не заметить наклонности к хроническим воспалениям.

(В случаях где требуется лишь прямое действие, как cardiacum, необходимо частое употребление приемов каждые три пли четыре часа, т. е., каждый раз раньше чем наступит расслабляющее и увеличивающее раздражительность последственное действие. Во всех этих случаях он действует лишь противоположно, как паллиативное средство. Прочного подкрепления от него одного при таком употреблении никогда нельзя ожидать, менее всего при хронической слабости. Впрочем это здесь нас не касается).

Если же хотят продолжительно уменьшить мышечный тон (мышечным тоном я называю свойство мышц вполне сокращаться и вполне расслабляться) и продолжительно уменьшить слишком незначительную раздражительность, как в некоторых случаях мании, тогда можно с успехом и продолжительно употреблять опий в больших дозах, как подобно действующее средство, пользуясь его косвенным последственным действием. Согласно с этим принципом должно быть рассматриваемо лечение посредством опия чисто воспалительных болезней, как, напр., пробовали его употреблять при колотье в боку.

В упомянутых случаях требуется приблизительно каждые 12—24 часа по одному приему.

Однако это косвенное последственное действие по-видимому применялось, как подобно действующее целительное средство, — обстоятельство, неизвестное для меня ни при каком другом лекарстве. А именно опий употребляли с величайшим успехом (не против настоящих венерических болезней, потому что это было заблуждение), но против вредных явлений, столь часто происходящих в венерических болезнях от употребления и злоупотребления ртути, которые часто гораздо хуже, чем сама венерическая болезнь.

Но прежде чем я поясню это употребление опия, я должен предварительно напомнить кое-что сюда относящееся относительно природы венерической болезни и включить сюда то, что я вообще имей сказать относительно ртути.

Венерические болезни имеют в основе яд, который, кроме других свойств, проявляемых им в человеческом теле, обладает преимущественно наклонностью вызывать воспалительные и нагноительные опухоли желез (ослаблять мышечный тон?), возбуждать расположение к разобщению механической связи волокон, вследствие чего образуется масса разъедающих трудно заживающих язв, происхождение которых узнается по их круглому очертанию, и, наконец, повышать раздражительность. Так как такая столь хроническая болезнь может быть излечена только таким средством, которое само производит болезнь, весьма сходную с венерическою, то против нее нельзя было и придумать более целительного средства, чем ртуть.

Самое отличное свойство ртути изменять человеческий организм состоит в том, что она в прямом действии раздражает железистую систему (а в косвенном последственном действии оставляет за собой железистые затвердения), ослабляет тон мышечных волокон и механическую между ними связь и располагает к их разобщению в такой мере, что образуется масса разъедающих, трудно. заживающих язв, природа которых узнается по их круглому очертанию, и, наконец, необыкновенно повышает раздражительность (и впечатлительность). Опыт увенчал это специфическое средство. Но так как нет ни одного настолько подобно действующего средства, как сама подлежащая лечению болезнь, то и ртутная болезнь (обыкновенно производимые ей в организме симптомы и изменения) все еще весьма сильно отличается от природы венерической болезни. Язвы венерической болезни остаются только в самых поверхностных частях, особенно первичные (вторичные очень медленно распространяются), они отделяют клейкий сок, вместо гноя, их края находятся почти совершенно вровень с кожей (исключая язвы первичного заражения) и почти совершенно безболезненны (за исключением первичной язвы, возникшей от первоначального заражения, шанкра и гноящейся паховой железы, бубона). Ртутные язвы разъедают глубже, (быстро разрастаются), крайне болезненны и частью выделяют из себя едкий, жидкий гной, частью же покрыты нечистым, творожистым налетом, и имеют вывороченные края. Опухоли желез при венерической болезни остаются несколько дней, они или скоро исчезают, или железа нагнаивается. Пораженные ртутью железы раздражаются к деятельности, в силу прямого действия этого металла (и таким образом от него исчезают опухоли желез, происходящие от других причин), или же, во время косвенного последственного действия, они оставляются в состоянии холодного затвердения. Венерический яд уплотняет надкостную плеву наиболее выдающихся, свободных от мяса мест костей; в них появляются мучительные боли. Но костоеды, в наше время, этот яд никогда не вызывает, сколько я ни производил расследований с целью узнать противное. Ртуть растворяет связь плотных частей не только мягких, но и костей; она разъедает сперва наиболее пористые и наиболее прикрытые кости, и эта костоеда только еще скорее ухудшается от дальнейшего употребления этого металла. Происшедшие от наружных повреждений раны, под влиянием ртутной болезни, превращаются в старые трудноизлечимые язвы, — обстоятельство, которое не встречается при венерической болезни. Наблюдаемое при меркуриальной болезни дрожание не замечается при венерической. От ртути возникает изнурительная, чрезвычайно ослабляющая лихорадка с жаждой и значительным быстрым исхуданием. Исхудание и изнурение от венерической болезни происходят только очень постепенно и остаются в умеренных пределах. Чрезмерная чувствительность при ртутной болезни и бессонница свойственны этому металлу, но не венерической болезни. Большая часть этих симптомов составляет, по-видимому, скорее непрямое последственное, чем прямое действие ртути.

Я здесь так подробно распространяюсь потому, что практикующие врачи часто затрудняются отличать (*) хроническую ртутную болезнь от симптомов венерической болезни и лечат симптомы, считаемые ими за венерические, но на самом деле принадлежащие меркурию ко вреду столь многочисленных больных дальнейшим употреблением ртути, но особенно потому, что мне нужно было описать ртутную болезнь для того, чтобы показать, в какой мере опий может служить для нее целительным средством, как подобно действующее средство.

(*) Сам Stoll (Rat med P III S 442) сомневается, существуют ли известные признаки вполне излеченной венерической болезни т. е., ему самому были неизвестны признаки, посредством которых эта последняя отличается от ртутной болезни.

Опий, назначаемый в своем прямом действии, т. е., по крайней мере через каждые 8 часов, поднимает падающие силы больных ртутной болезнью, как противоположно действующее средство, и успокаивает раздражительность. Но это бывает только при больших приемах, сообразных со слабостью и раздражительностью, точно так как у истерических и ипохондрических лиц и при чрезмерной чувствительности истощенных больных он помогает только в больших, часто повторяемых приемах. В это время телесная природа по-видимому опять входит в свои права, наступает тайное преобразование состояния организма и ртутная болезнь постепенно преодолевается. Поправляющиеся больные переносят теперь все меньшие и меньшие приемы. Таким образом, хотя и кажется, что ртутная болезнь побеждена паллиативной противоположной силой опия; но кто знает почти непреодолимую природу ртутной болезни, находящейся в своем разгаре, когда она неудержимо разрушает и разлагает животную машину, тот поймет. что простой паллиатив не мог бы пересилить этот в высшей степени хронический недуг, если бы последственные действия опия не были весьма параллельны ртутной болезни и если бы они не содействовали победе над недугом. Последственные действия больших приемов продолжительно употребляемого опия, увеличенная раздражительность, слабость мышечного тона, легкое разъединение твердых частей и трудное заживление ран, дрожание, исхудание тела, сонливая бессонница, все эти симптомы очень сходны с симптомами ртутной болезни и только в том отличаются между собою, что симптомы ртутной болезни, если она сильна, длятся годами, часто до самой смерти, симптомы же болезни, вызванной опием, только несколько дней или часов. Нужно было бы давать опий очень продолжительное время и в чрезмерно больших приемах, для того чтобы симптомы его последственного действия могли продолжаться несколько недель или немного дольше. Это сокращенное, ограниченное не большой продолжительностью времени последственное действие опия делается таким образом настоящим противоядием против имеющих наклонность к почти неограниченной продолжительности последственных действий ртути в высокой степени развития; и почти только от одного этого противоядия и можно ждать прочного и настоящего выздоровления. Это последственное действие опия может проявлять свой Целительную силу почти впродолжении всего курса лечения, в промежутках между повторными приемами опия, как только первоначальное прямое действие каждой дозы исчезает и когда приостанавливается его употребление.

Свинец в своем начальном действии возбуждает в обнаженных (двигательных?) нервах сильную рвущую боль и (вследствие этого?) расслабляет мышечные волокна до паралича; мышицы делаются бледными и дряблыми, как показывает разсечение, однако с сохранением остаточной, хотя и уменьшенной наружной чувствительности. в пораженных волокнах не только уменьшается способность сокращения, но и возможная еще двигательная способность делается труднее, чем при подобных расслаблениях, вследствие почти полной потери раздражительности (*). Однако это замечается только в мускулах, принадлежащих к естественным и животным отправлениям, в принадлежащих же к жизненным отправлениям это действие проявляется без боли и в уменьшенной степени. Так как двухсторонняя деятельность системы кровеносных сосудов замедляется (твердый, редкий пульс), то отсюда понятна причина уменьшения от свинца теплоты крови (* Наступающая иногда от очень больших количеств проглоченного свинца судорожная рвота и дизентерический понос должны объясняться другими причинами, что сюда не относится, также как и рвоту возбуждающие свойства слишком больших количеств принятого макового сока).

Ртуть, правда, тоже очень сильно уменьшает сцепление между собой частиц мышечных волокон, но увеличивает их восприимчивость к раздражающему веществу до легкости к движению. Это действие, будь оно прямым или косвенно-последственнным, очень продолжительно, a поэтому последнее свойство, в смысле противоположно действующего лекарства, имеет могущественное влияние против свинцовой болезни; в первом же свойстве она имеет значение, как подобно действующее средство Ртуть, как при наружном втирании, так при внутреннем употреблении, имеет почти специфическую силу свинцовой болезни. Опий в своем прямом действии против усиливает сократительность мышечных волокон и уменьшает раздражительность. В силу первого свойства он действует против свинцовой болезни паллиативно, в силу же последнего — прочно, как подобно действующее средство.

На основании вышеуказанных понятий о природе свинцовой болезни можно усмотреть, что польза в болезнях, оказанная этим металлом (свинцом), который требует большой осторожности в употреблении, основывается лишь на противоположном (сюда не относящемся), хотя и очень продолжительном действии.

Истинная природа действия мышьяка еще в точности не исследована. Поскольку я сам наблюдал, он очень склонен вызывать то судорожное состояние кровеносных сосудов и потрясение нервов, которое называют лихорадочным ознобом. Если употреблять его в довольно сильном приеме (1/6, 1/5 грана) для взрослого, то этот озноб делается очень заметным. Это свойство делает его весьма могущественным средством, как подобно действующее лекарство, против перемежающейся лихорадки, тем более потому, что он обладает замеченной мной способностью вызывать ежедневно возвращающийся, хотя все более слабый пароксизм, даже после того как прекращается его употребление. В типических болезнях (в периодической головной боли и т. д.) это типически действующее свойство мышьяка делает из него в малых дозах (1/10 до maximum 1/6 грана в растворе) ценное средство, которое, я предчувствую, окажется неоцененным для наших, быть может, еще более смелых, еще более внимательных и еще более осторожных потомков. Так как его действие продолжается несколько дней, то более частые, хотя и очень малые дозы слагаются в теле в огромную, опасную дозу. Поэтому, если находят необходимым назначать его ежедневно по одному разу в день, то каждый последующий прием должен быть по крайней мере на третью часть меньше, чем предыдущий. Ho если имеют дело с болезнями короткого типа, с промежутками около двух дней, то лучше назначать один прием всегда только для одного пароксизма, за 2 часа до его наступления, и пропустить следующий пароксизм, не назначая против него вовсе никакого мышьяка, а дать его перед третьим приступом, приблизительно за два часа до его наступления. Даже против четырехдневной лихорадки лучше всего поступать так же и действовать только против ряда промежуточных пароксизмов, если в первом ряде припадков счастливо достигнута цель. (При более длинных типах, напр., в 7, 9, 11 и 14 дней, можно назначать по одному приему перед каждым пароксизмом). — Продолжительное употребление мышьяка в больших приемах постепенно производит почти постоянное лихорадочное состояние; поэтому он окажется полезным в малых дозах (около 1/12 грана), как уже отчасти показал и опыт, в изнурительных и послабляющих лихорадках, как подобно действующее средство. Но такое продолжительное употребление мышьяка всегда останется мастерством искусства, так как он обладает большой наклонностью уменьшать жизненную теплоту и тон мышечных волокон. (Отсюда параличи вследствие сильного или продолжительно неосторожного его употребления). Эти последние свойства могли бы сделать его полезным, как противоположно действующее средство, в чистых воспалительных болезнях. Он понижает тон мышечных волокон и в то же время уменьшает содержание свертываемой лимфы в крови и ее сцепление, в чем я убедился кровопусканиями у больных мышьяковой болезнью и притом у таких, которые до употребления этой металлической (мышьяковистой) кислоты имели слишком густую кровь. Однако он не только понижает жизненную теплоту и тон мышечных волокон, но даже, как я, кажется, убедился, и чувствительность нервов. (Таким образом он, как противоположно действующее средство, в одном единственном маленьком приеме, доставляет буйным с напряженными мышцами и слишком густой кровью спокойный сон там, где все другие средства не имели никакого успеха. Лица, отравленные мышьяком, более покойны относительно своего положения, чем можно было ожидать; и вообще он по-видимому убивает больше через погашение жизненной силы и чувствования, чем в силу своего воспаляющего свойства, разъедающего только местно и на небольшом пространстве. Если принять это положение за основание, то становится понятным быстрое разложение трупов людей, погибших от мышьяка, также как и у умерших от гангрены.) Он ослабляет всасывающую систему, — обстоятельство, из которого со временем, быть может, будет извлечена особая его целебная сила (как подобно- или противоположно действующее средство?), но которое при его продолжительном употреблении должно все более и более внушать осторожности. — Относительно его особенных свойств я должен напомнить свойство усиливать раздражительность мышечных волокон, особенно в системе жизненных отправлений, откуда кашель и именно вследствие чего вышеупомянутые хронические лихорадочные движения.

Редко бывает, чтобы мышьяк, употребляемый в несколько более значительных дозах и продолжительное время, не возбуждал известного вида упорной сыпи (или по меньшей мере слущивания кожицы), особенно при употреблении потогонных средств и при горячительном образе жизни. Благодаря этому свойству, он с пользой употребляется индусскими врачами против страшной накожной болезни — слоновой проказы (elephantiasis). Будет ли он тоже действителен в пеллагре? — Если он (как говорят) полезен при водобоязни, то это в силу его свойства уменьшать влияние нервной силы на сцепление частиц мышечных волокон и их тон, а также уменьшать чувствительность нервов, т. е., в силу противоположно действующего свойства. — Я видел, что он возбуждает ощутительные и продолжительные боли в сочленениях; но я не берусь решать, как можно будет воспользоваться этим свойством для целительных целей. Какое влияние друг на друга имеют мышьяковая, свинцовая и меркуриальная болезни и каким образом можно было бы одну уничтожить другою, это точнее определит будущее.

Если бы явления продолжительного употребления мышьяка стали угрожающими, то (кроме применения сернистого водорода в напитках и ваннах, чтобы уничтожить присутствующий еще в субстанции металл) может оказаться полезным свободное употребление опия таким же способом, как и против ртутной болезни (см. выше).

Я опять возвращаюсь к растительным средствам, a именно к растению, которое по своему сильному и продолжительному действию заслуживает стать рядом с минеральными ядами, я подразумеваю ягодоносный тис (Taxus baccata). Собираемые с него части, особенно кора уже отцветшего дерева, должны внушать осторожность при употреблении; этому учат появляющееся иногда несколько недель после последнего приема кожные сыпи, часто с признаками гангренозного распадения волокон, и иногда внезапная смерть, наступающая иногда лишь через несколько недель после последнего приема при гангренозных явлениях. Он производит, как кажется, известную остроту во всех жидких частях и сгущение лимфы, сосуды и волокна раздражаются, и тем не менее их отправления скорее затруднены, чем облегчены. Этому свидетельствуют производимые им малые испражнения, сопровождаемые жилением на низ, запор мочи, вязкая, соленая, жгучая слюна, клейкий зловонный пот, кашель, летучие чувствительные боли в членах после пота, подагра, воспалительная рожа, пустулы на коже, зуд кожи и краснота на тех местах, где под низом лежат железы, искусственная желтуха, озноб, постоянная лихорадка, и т. д. Однако наблюдения еще не достаточно точны, чтобы можно было различать, где первоначальное прямое, а где последственное косвенное действие. Прямое действие по-видимому держится довольно долго. В последственном же действии, в волокнах и сосудах, особенно тех, которые принадлежат всасывающей системе, по-видимому, остается вялое состояние, лишенное раздражительности и отчасти даже жизненной силы. Отсюда поты, слюнотечение, водянистая чистая моча, кровотечения (растворение красного кровяного сгустка) и, после больших приемов или вследствие слишком продолжительного употребления, водянка, упорная желтуха, петехии, гангренозное растворение соков. В осторожных, постепенно увеличиваемых приемах можно, как уже отчасти показал опыт, с продолжительной пользой употреблять его в подобной же порче соков и в подобном состоянии твердых частей, словом, в болезненных страданиях, подобных тем, которые производит это растение, в затвердении печени, желтухе и опухоли желез при напряженных мускулах, в упорных катарах, катаре пузыря (натужном поносе, задержании мочи, при опухолях, соединенных с натянутыми волокнами), в аменорее, вследствие напряженных волокон. (Вследствие его продолжительного прямого действия, он иногда может оказывать длительную пользу, как противоположно действующее средство, при рахите, аменорее вместе с вялостью, и т. д. Но это сюда не относится).

Аконит (Aconitum napellus) возбуждает мурашечные, a также чувствительно рвущие боли во всех членах, в груди, в челюстях; это одно из главных средств при суставных болях всякого рода (?), которое будет полезно при хронической зубной боли ревматического характера, при ложном колотье в боку, при лицевой боли и при последствиях прорезывания человеческих зубов. Он возбуждает холодящее давление в желудке, затылочные. боли, колотье в почках, чрезвычайно болезненное воспаление глаз, режущую боль в языке; практикующий врач сумеет применить эти искусственные болезненные состояния к подобным же естественным. Он имеет свойство преимущественно вызывать головокружение, обмороки, припадки слабости, удар и проходящие параличи, общие и частичные параличи, гемиплегию, параличи отдельных членов, языка, заднего прохода, пузыря, потемнение зрения и временную слепоту, шум в ушах, и, как доказал опыт в значительной мере, он также и целителен в общих и частичных параличах поименованных частей; и во многих случаях, как подобно действующее средство, он уже излечивал недержание мочи, паралич языка и темную воду, также как и параличи членов. В излечимых маразмах и частичных атрофиях, он, как средство, производящее подобные же болезненные состояния, будет наверное больше действовать, чем все остальные известные средства. И уже имеются такого рода счастливые случаи, — Почти также специфично вызывает он конвульсии, как общие, так и частичные, в лицевых мускулах, односторонние конвульсии губных, шейных и глазных мышц: во всех этих последних он окажется полезным; он также излечивал случаи падучей. — Он возбуждает удушье; что же удивительного, что он неоднократно излечивал разные случаи удушья? — Он вызывает зуд, почесывание в коже, слущивание, красноватую сыпь и поэтому он так полезен в дурных кожных болезнях и язвах. Его мнимая польза против упорнейших венерических страданий была направлена, как показывают обстоятельства, только против симптомов примененной против них ртути. Тем не менее, полезно знать, что аконит, как средство, возбуждающее боли, кожные болезни, опухоли и раздражительность, словом, как подобно действующее средство, очень могущественно побеждает сходную ртутную болезнь и имеет то преимущество перед опием, что не оставляет после себя продолжительной слабости. — Иногда он вызывает ощущение вокруг пупка, как будто оттуда поднимается вверх шар и распространяет холод в верхней и задней части головы; это служит указанием испытать его в подобных случаях истерии. В последовательном действии первоначальный холод в голове переходит в жгучее ощущение. В первоначальном действии его замечается общий холод, медленный пульс, задержание мочи, мания; в последственном же действии — прерывистый, малый, скорый пульс, общий пот, мочетечение, понос, непроизвольное отхождение кала, сонливость. — (Как многие растения, имеющие в своем прямом действии холодящее влияние, он разбивает опухоли желез). Мания, которую он производит, представляет попеременное чередование отчаяния и веселья; как подобно действующее средство, он будет в состоянии излечивать такого рода мании. — Обыкновенная продолжительность его действия это 7—8 часов, за исключением трудных случаев от слишком больших доз.

Черная чемерица (Helleborus niger), при продолжительном употреблении, вызывает тягостные головные боли (откуда ее польза в некоторых душевных болезнях и при хронической головной боли) и лихорадку; отсюда ее свойство излечивать четырехдневные лихорадки, а также отчасти ее польза в водянках, худшие формы которых всегда соединены с послабляющей лихорадкой и в которых она так целительна, в силу своего мочегонного свойства (кто скажет, зависит ли это последнее от прямого или, как я думаю, от последовательного ее действия? Это свойство родственно с ее способностью раздражать к деятельности кровеносные сосуды брюшной полости, заднепроходной области и матки). Свойство ее вызывать в носу стягивающее удушливое ощущение может дать указание к применению ее в подобных проявлениях, (которые я также встретил в одной форме душевной болезни). Частое смешивание ее с другими корнями оставило нам только эти немногие подлинные сведения.

Сверлящая, режущая боль, которую луговая ветреница (Anemone pratensis) при внутреннем употреблении вызывает в больных глазах, повела к счастливому употреблению ее в темной воде, катаракте и помутнении роговицы. Режущая головная боль, появляющаяся от внутреннего употребления ее горючей соли, выкристаллизованной из перегнанной воды, дает указание употреблять это растение в подобных случаях. Вероятно, вследствие этого она раз вылечила одного меланхолика.

Городской гравилат (Geum urbanum), кроме своих пряных свойств, обладает еще способностью вызывать тошноту, которая всегда производит в теле нечто лихорадочное, вследствие чего он может быть полезен против перемежающихся лихорадок, как и другие пряности, при употреблении его вместе с ипекакуаной.

Действующее вещество горького миндаля (*[В дальнейшем изложении мы будем называть это вещество его теперешним именем — „амигдалинл. (Прим. переводчика)), составляющее лекарственную силу косточек вишни (Prunus cerasus), черемухи (Prunus padus), персидского бобовника (Amygdalus persica), горького вида миндалъного дерева (Amygdalus communis), но в особенности листьев лавровишневого дерева (Prunus laurocerasus), обладает особенным свойством в своем прямом действии так же сильно повышать жизненную силу и сократимость мышечных волокон, как в своем последственном действии их понижать. От умеренно больших доз, в прямом действии (*), является страх, особенная судорога желудка и другие тонические судороги, сведение челюстей, окоченение языка, опистотонус попеременно с клоническими судорогами различного вида и различной силы; в то же самое время раздражающее вещество постепенно истощается (**), и в последственном действии способность сокращать мышечные волокна и жизненная сила падают в такой же мере, в какой они прежде были подняты. Наступает похолодание, расслабление, паралич, — что впрочем тоже скоро проходит.

(*) Если бы хотели отвергать первоначальное действие амигдалина, которое я представил в явлениях повышенной сократительной способности мышечных волокон и напряженности жизненной силы, на том основании, что в нескольких случаях от огромных приемов смерть наступала почти мгновенно, без видимой реакции жизненной силы или боли, то это было бы так же ошибочно, как если бы хотели отвергать у смерти от меча всякую боль и отрицать, что удар мечем составляет само по себе существующее состояние, отличное от следующей за ним смерти. Эта боль совершенно так же сильна, хотя она, быть может, продолжалась менее, чем мгновенье, как и неописуемо то опущение страха и муки, которое может и должно наступить от очень смертельной дозы лавровишневой воды, хотя бы ее действие продолжалось едва одну минуту. Это доказывает приведенный Madden’ом, случай чрезвычайного страха в области желудка (области предполагаемого главного органа жизненной силы) в течение нескольких минут у принявшего смертельный прием лавровишневой воды. Легко понятно, что в такое короткое время не может проявиться весь ряд явлений, наступающих после несмертельной дозы, и очень вероятно, что в это короткое время будуть происходить подобные же изменения и влияния в животной экономии (в виде косвенного последственного действия, продолжающегося несколько мгновений до смерти), как я выше привел с натуры для прямого действия, — очно так как можно видеть электрические явления, если их постепенно проводить перед глазами, но в непосредственно перед нами сверкнувшей молнии нельзя с уверенностью разобраться, что было видено или слышно.

(**) Маленькая ящерица (Lacerta agilis), которая целую минуту довольно скоро двигалась в разведенной лавровишневой воде, была положена мной в концентрированную свежеприготовленную лавровишневую воду. Тотчас движения ее на несколько секунд сделались столь бесконечно быстрыми, что их едва можно было наблюдать глазами. Потом наступило два или три медленных подергивания, и затем все движения прекратились, она погибла.

(Лавровишневую воду там и сям употребляли в виде домашнего средства при слабости желудка и общей слабости, как analepticum, т. е., как противоположно действующий паллиатив, и, что легко понятно, с дурным успехом. В результате получались параличи и удар).

Более достойно внимания и ближе нас здесь касается целительное свойство его прямого действия (представляющего известный род лихорадочного пароксизма) против перемежающихся лихорадок, особенно таких, если я правильно понимаю, которые не исцелимы одной хинной коркою, вследствие слишком деятельной способности сокращения мышечных волокон. Так же полезна часто была черная вишневка при судорогах у детей. Как сходно действующее средство, лавровишневая вода окажется полезной в болезнях с напряженными мускулами, или вообще где сократительность мышечных волокон значительно пересиливает их способность к расслаблению, в собачьем бешенстве, столбняке, в судорожном смыкании выводного желчного канала и в подобных тонических судорогах, в некоторых маниях и т. д., (*) что и подтверждают некоторые наблюдения. — Он также заслуживает внимания в чисто воспалительных болезнях, где он по крайней мере отчасти будет действовать, как подобно действующее средство. Если замеченное мочегонное действие амигдалина принадлежит его косвенному последственному действию, то он много обещает в водянках с хронически-воспалительным свойством крови (* Тонические (и клонические) судороги без воспаления крови, и где не особенно страдает сознание, представляют по-видимому настоящую сферу действия амигдалина, так как он, насколько мне известно, даже в прямом действии не повышает жизненной теплоты и оставляет чувствительную систему без изменения).

Целительное свойство коры черемухи (Prunus padus) против перемежающейся лихорадки также основано на содержащемся в ней амигдалине, вследствие чего она действует как подобно действующее средство.

О росянке круглолистной (Drosera rotundifolia) мы не знаем ничего достоверного, кроме того что она возбуждает кашель и поэтому была с пользой употребляема при влажном катаральном кашле, а также и в инфлюэнце.

Целительный принцип в цветах и других частях черной бузины (Sambucus nigra) (и малорослого бузинника?) в своем начальном прямом действии по-видимому, усиливает сократительную способность мышечных волокон, принадлежащих главным образом к естественным и жизненным отправлениям, а также увеличивает теплоту крови; а в своем косвенном последственном действии он расслабляет силу мышечных волокон, понижает температуру, ослабляет жизненную деятельность и даже уменьшает способность чувствования. Если это так, как мне кажется, то польза, которую она приносит при тонической судороге тончайших окончаний артерий в простудных болезнях, катарах и роже, производится ею, как подобно действующее средство. He обладают ли разные виды бузины способностью сами производить летучие рожистые воспаления?

Разные виды сумаха, считаемые ядовитыми, напр., Rhus radicans, по-видимому обладают специфической наклонностью производить рожистые воспаления кожи и кожные высыпания. He будет ли он целителен в хронической роже и в худших кожных болезнях? В случае слишком сильного его действия, черная бузина его задерживает (как подобно действующее средство?).

Камфара в больших приемах уменьшает чувствительность всей нервной системы; влияние (если можно так выразиться) как бы окоченевших жизненных духов на чувство и движение задержано. Происходить прилив в мозгу, отуманение, головокружение, неспособность произвольно управлять мускулами, неспособность думать, ощущать, припоминать. Сократительная способность мышечных волокон, особенно принадлежащих к естественным и жизненным отправлениям, по-видимому ослабляется до паралича, раздражительность падает в такой же мере, особенно в крайних окончаниях (*) кровеносных сосудов. менее в больших артериях, еще менее в сердце. Наступает холод наружных частей, малый, твердый, постепенно все более медленный пульс и, вследствие различия в состоянии между сердцем и крайними окончаниями кровеносных сосудов, — страх и холодный пот. Это состояние волокон производит неподвижность мускулов, напр., челюстей, заднего прохода, шеи, вследствие чего получается вид тонической судороги. Наступает глубокое, медленное дыхание, обморок. (**)

(*) Нервная сила и ее состояние имеет по-видимому на них наибольшее влияние, меньше на большие сосуды, наименее всего — на сердце.

(**) Доказательством по Carminati, что камфара совсем не уничтожает раздражительности, а только задерживает ее на время, пока мускулы находятся в зависимости от окоченелого состояния нервов, служит то, что, по прекращении уже от камфары всякой чувствительности, вырезанное сердце продолжает еще биться тем сильнее в течение нескольких часов.

При переходе в последственное действие, появляются судороги, помешательство, рвота, дрожание. — В косвенном последственном действии прежде всего начинается пробуждение чувствительности и, если можно так выразиться, подвижность прежде оцепеневшего нервного духа; почти исчезнувшая подвижность в крайних окончаниях артерий восстановляется и сердце одерживает победу над прежним сопротивлением. Прежде медленные биения пульса делаются чаще и полнее, механизм кровеносной системы возвращается к своему прежнему положению или в некоторых случаях (от больших приемов камфары, от полнокровия и т. д.) переступает дальше, — получается более частый и более полный пульс. Чем неподвижнее были прежде кровяные сосуды, тем подвижнее они становятся теперь; по всему тепу распространяется увеличенная теплота, a также появляется краснота и равномерное, иногда обильное испарение. Весь этот процесс протекает в течение 6,8, 10, 12, maximum 24 часов. Из всех мышечных волокон подвижность кишечного канала возвращается позднее всего. Во всех случаях, где сократительная способность мышечных волокон имеет значительный перевес над их способностью к расслаблению, камфара, как противоположно действующее средство, оказывает быструю, но паллиативную помощь, в некоторых маниях, в местных и общих воспалениях чистого ревматического и рожистого характера, и в простудных болезнях.

Так как в злокачественной настоящей нервной горячке система мышечных волокон, чувствительная система и угнетенная жизненная сила представляют нечто подобное с прямым начальным действием камфары, то она действует, как подобно действующее средство, т. е., прочно и целительно. Только приемы должны быть достаточно велики, т. е., до появления почти еще большей нечувствительности и слабости, но редко повторяемы, только приблизительно через 36—48 часов (если нужно).

Если камфара в самом деле уничтожает странгурию от шпанских мушек, то она это производит, как подобно действующее средство, потому что она тоже вызывает странгурию. Дурные случайности вследствие проносных слабительных она уничтожает отчасти, как притупляющее чувствительность и расслабляющее волокна (следовательно, как противоположно действующее, паллиативное, но здесь достаточное средство). При дурных вторичных действиях морского лука, когда он хронические,— слишком легко возбудимое состояние сократительности и расслабляемости мышечных волокон, — она действует лишь паллиативно и менее действительно, если часто не повторять приемов. Тоже и против хронических явлении злоупотребления ртутью.— Как подобно действующее средство, она энергетически полезна при продолжительном ознобе выродившихся (сопорозных) перемежающихся лихорадок, в помощь хинной корке.—Эпилепсия и конвульсии, имеющие в основании расслабленные мышечные волокна, лишенные раздражительности, могущественно подавляются камфарой, в силу ее подобного действия. Она является известным противоядием против больших доз опия, причем она действует большей частью противоположно и паллиативно, но в данном случае достаточно, так как весь припадок имеет переходящий характер. Точно также и опий, как я испытал, является действительным противоядием против больших доз камфары. Он поднимает угнетенную посредством камфары жизненную силу и потухающую жизненную теплоту в силу противоположного, но здесь достаточного действия. Любопытное явление представляет действие кофе во время прямого действия больших приемов камфары; в окоченелой раздражительности желудка он вызывает судорожную подвижность, наступает конвульсивная рвота или, при назначении его в клистире, быстрое опорожнение, но ни жизненная сила не повышается, ни онемелое состояние нервов не делается свободнее, а скорее еще более притупится, насколько, мне кажется, я мог заметить. Так как самое резкое прямое действие камфары на нервы заключается в том, что все страсти как бы засыпают и наступает, как я испытал, полное равнодушие ко внешним, хотя бы самым интересным предметам, то она будет полезна, как подобно действующее средство, в маниях, при которых главным симптомом является равнодушие, с медленным подавленным пульсом, суженными зрачками, а также, по Auenbrugger’у, с притянутой мошонкой. Употреблять ее во всякого рода маниях нецелесообразно. При внутреннем употреблении камфара устраняет временные общие и местные воспаления, а также и хронические на несколько часов, но против первых, если желают получить что-либо существенное, необходимо очень часто повторять приемы, т. е., каждый раз новую дозу, прежде чем появится последственное действие; потому что в своем последственном действии камфара только усиливает наклонность к повторным воспалениям, превращает их в хронические и располагает организм преимущественно к катаральным и простудным болезням. При наружном продолжительном употреблении она может оказать больше пользы и ее вредные последствия могут быть тут исправлены иным образом.

Любители новых лекарств впадают обыкновенно в ошибку тщательно скрывать, совершенно вопреки цели, вредные симптомы покровительствуемых ими лекарств (* Так, мы часто читаем, что то или другое считаемое за очень сильное лекарственное средство излечило столько то сот больных от самых тяжелых болезней, не возбуждая ни малейших дурных проявлений. Если последнее верно, то можно сделать твердое заключение о полнейшем бессилии лекарства. Но чем серьезнее производимые им явления, тем драгоценнее оно будет для знатока).

He будь такого скрывания, мы могли бы, напр., судя по болезненным явлениям, которые производить кора конского каштана (Aesculus hippocastanum), оценить ее лекарственные свойства и решить, напр., годится ли он для чистых перемежающихся лихорадок или для их разновидностей, и для каких именно? Единственное явление, которое мы об нем знаем, это то, что он производит ощущение сжимания груди; поэтому он окажется полезным в (периодически) судорожном удушье.

Своеобразные симптомы, которые производит у людей Phytolacca decandra, заслуживают подробного описания. Это Поистине очень лекарственное растение: оно вызывает у животных кашель, дрожание, конвульсии.

Так как вязовая кора (Ulmus campestris) при внутреннем употреблении первоначально (*) усиливает кожные сыпи, то можно считать более чем вероятным, что она имеет также наклонность самостоятельно производить, а следовательно и излечивать подобные сыпи, что и вполне подтверждается на опыте.

(*) Для того чтобы сделать благоприятное наведение о действиях лекарства, ухудшающих известную болезнь, необходимо, чтобы это ухудшение проявлялось с самого начала его употребления, т. е., в его прямом действии; только тогда его можно считать подобно-действующим целительным средством. Столь частые последовательные ожесточения болезни (наступающие в косвенном вторичном действии) доказывают противоположное при дурно выбранных лекарствах.

Сок листьев обыкновенной конопли (Cannabis sativa) представляет по-видимому, наркотическое средство, сходное с опием. Но это только так кажется, в виду тех несовершенных сведений, которые мы имеем о его болезнетворных действиях. Я должен был бы очень заблуждаться, если бы у нее не оказались различия, которые по изучении укажут на своеобразные лекарственные свойства. Она производит потемнение зрения и в сумасшествии, которое она вызывает, разные проявления, большей частью приятного свойства.

Шафран (Crocus sativus) в своем прямом действии по-видимому понижает кровообращение и жизненную теплоту; замечали замедление пульса, бледность лица, головокружение и расслабление. В этом периоде вероятно наблюдалось возбуждаемое им печальное настроение и головная боль, и вероятно лишь во втором периоде (косвенного последственного действия) является производимая им безумная распущенная веселость, оглушение чувств, наполнение артерий и жар и, наконец, кровотечения. По этой причине он может восстановить задержанные кровоотделения, как подобно действующее средство, потому что свойство его усиливать кровообращение принадлежит лишь последственному действию, следовательно, в прямом действии должно иметь место обратное. При головокружении и головной боли с медленным пульсом его находили полезным, как подобно действующее средство. — В некоторых формах меланхолии с вялым кровообращением и при аменорее он, кажется, тоже оказывал пользу, как подобно действующее средство. Он производил смерть от апоплексии (в своем прямом действии) и в подобных заболеваниях он, говорят, оказывался полезным (вероятно в вялых организмах). Симптомы его последственного действия указывают на сильно возбужденную раздражительность волокон; потому то он в состоянии так легко вызывать истерию.

Головолом (Lolium temulentum) является столь сильно действующим растением, что каждый знакомый с болезнетворными симптомами, которые он производит, может поздравить век, когда научатся его употреблять для блага человечества. Главные проявления прямого действия семян это судороги, по-видимому тонического характера (известного рода неподвижность), с расслаблением волокон и угнетением жизненных сил, — большой страх, слабость, холод, сжимание желудка, удушье, затруднительное глотание, окоченелость языка, давящая головная боль и головокружение (оба держаться дольше, чем от какого бы то ни было известного лекарства, в сильнейшей степени, несколько дней), звон в ушах, бессонница, бесчувствие или слабость внешних чувств, красное лицо, неподвижные глаза, искры в глазах. При переходе в последственное действие судороги становятся клоническими, является заикание, дрожание, рвота, частое отхождение мочи, и (холодный) пот (кожные сыпи, язвы кожи?) зевота, (другие судороги), ослабление зрения, продолжительный сон. — В практике встречаются случаи самых упорных головокружений и головных болей, от которых мы обыкновенно отказываемся по причине их неизлечимости. Головолом по-видимому, создан для труднейших случаев этого рода; вероятно также для слабоумия, — позор врачебного искусства. Можно также кое что ожидать от него при глухоте и амаврозе.

Морской лук (Scilla maritima) по-видимому содержит в себе долго сохраняющийся в теле острый принцип, механизм действия которого я, по недостатку точных сведений, не могу в точности подразделить на прямое и косвенное (последственное) действие. Этот острый принцип, мне кажется, обладает очень продолжительной наклонностью уменьшать сродство крови к теплороду и поэтому приводит организм в длительное расположение к хроническому воспалению. Возможно ли будет направить это свойство к пользе, вместо того чтобы оно служило, как было до сих пор, лишь камнем преткновения к употреблению этого лекарственного вещества, я по причине неясности предмета сказать не могу. Но так как это свойство наверное имеет свои пределы и имеет, по крайней мере первоначально, лишь острое воспалительное действие и только впоследствии, преимущественно только после продолжительного употребления, оставляет за собой хронически воспалительное состояние изнурительного характера, то оно мне кажется более показанным при чистых воспалениях и напряженных волокнах, если вообще требуется его употребление, чем при холодном или гектически воспалительном состоянии соков и легко подвижных волокнах. Несравненная польза от морского лука при воспалении легкого и необыкновенный вред от продолжительного его употребления при хронической язвенной чахотке, а также и при слизистой чахотке, достаточно это доказывают; о паллиативных облегчениях тут речи нет. Этот острый принцип приводит слизистые железы в состояние вырабатывать жидкую слизь, вместо более тягучей, как это бывает в каждом умеренном воспалительном диатезе. — Морской лук в большой дозе вызывает странгурию, откуда ясно, что при задержанном мочеотделении в некоторых формах водянки он должен быть очень полезен для отделения мочи, что и подтверждает ежедневный опыт. Быстро образующиеся острые водяночные опухоли, кажется, составляют его преимущественный круг действия. — Он излечивал некоторые формы щекочущего кашля, потому что он сам по себе возбуждает кашель.

Несранненнейшее лекарственное средство, корень белой чесерицы (Vеratrumt album), производитъ самыя ядовитыя действии, который должны внушать каждому врачу, стремяще­муся к усовершенствованию, осторожность и надежду по­беждать некоторый из труднейших болезней, которые до сих пор обыкновенно оставались без помощи. Она возбуждаетъ в прямом действии родъ сумасшествия, которое от больших приемов доходит до безнадежности и отчая-ния, а от ментших приемов касается лишь безразличных предметов, которые представляются воображению, как находящееся на лицо, между тем как этого нет. Она производит в прямом действии а) разгорпчеше всего тела; б) жжение в различных наружных частях, напр., в лопатках, в лице, в голове ; с) воспаление и припух­лость кожи лица, а иногда (от большихъ приемов) и всего тела; d) кожные сыпи, слущнваше кожи; е) ощущение мурашек в руках и пальцах , тонические судороги; £) сжимание глотки и горла, чувство задушешя; g) окоченелость языка, с липкою слизью во рту; h) сжимание груди; i) плепритические симптомы; k) судороги в икрах; i) безпокойное (едкое ?) чувство в желудке, тошноту; т) pезь въ животе; и ре-жужие боли там и сям в кишках ; п) общий чрезвы­чайный страхъ; о) головокружение; р) головную боль (пута­ницу въ голове); q) сильную жажду. При переходе в косвенное последственное действие тоническая судорога разворачивается в клоническую; наступает : г) дрожание ; s) заикание ; выворачивание глазъ; t) икота; и) чнхание (отъ внутреннего употребления ; v) рвота (от больших приемов черная, кровавая рвота); w) болезненные скудные испражнения, сопровождаемые натугою; х) подергивания местные или (от больших приемов) общие; у) холодный (от очень больших npиемах кровавый пот; z) истечете водянистой мочи; aa) слюнотечение; бб) отхаркивание; ее) общий холод; dd) зна­чительная слабость; ее) обморок; if) продолжительный глубокий сон.—Некоторые из симптомов прямого действия i) m) n) р) q) даютъ указаие испытать ее при случае в дизентерической лихорадке, если не в дизентертии. Сумасшествие, которое она вызывает, вместе с некоторыми симптомами прямого действия; е) f) g) h) n) q) даютъ указание применить ее в водобоязни, с видами на хороший успех. Собака получила от нее настоящее бешенство, длившееся восемь минут. Древие хвалят ее в водобоязни. (При столбняке ?), при судорожном сужении пищевода и при судорожном удушии ее найдут специфическим средством на основании f) и h), В хронических кожных сыпях она будет оказывать прочное действие, на основании с) и d), как уже и показал опыт при .лишаях (herpes).—Она будетъ целительна в так называемых нервных страданиях, когда у них в основании имеются напряженный волокна или воспалительные симптомы и когда симптомы в остальном имеют много сходства с болезнью чеме­рицы; так , например, в маниях этого рода. Содержатель деревенской гостинницы, человек с крепкими волокнами, развитаго телосложения, с .краснымъ цветущим лицом и несколько выстоящими глазами, имел почти каждое утро вскоре после пробуждения безпокойное oщущение в области живота, которое в течеие нескольких часовъ распростра­нялось на грудь, сжимало ее, иногда до невозможности дыхания, вслед за чем через несколько часовъ болезни переходила на область дыхатедьнаго горла, угрожая ему .задушешем (при чемъ глотание твердой и жидкой пищи было невозможно), а затем при заходе солнца покидала и эту часть и ограничивалась только головою, с мрачными, отча­янными, безнадежными мыслями о самоубийстве, приблизи­тельно до 10 часов, после чего наступал сон с исчезновением всех болезненных симптомов.

Вышеописанное состояние помешательства, сходное с тем , которое производит чемерица, напряженный волокна этого больиаго и симптомы f) g) h) i) n) принудили меня прописать ему по три грана ея каждое утро, что он продолжалъ в течеие четырех недель с постепенным исчезновением всех симптомов ; продолжительность же этой его несчастной болезни превышала четыре года.—Одна женщина З5-ти лет, после многих припадков падучей во время ее беременно­сти, заболтала спустя несколько дней после ее последних родов неукротимым бешенством с общими судорогами всех членов.

Ее уже десять дней лечили рвотными и слабительными, без всякаго успеха. Каждый день в пол­ночь она получала лихорадку с большим безпокойством, при чем она срывала со своего тела вге одежды, преимущественно же все, что имела вокругъ шеи. Хина только передвигала лихорадку на несколько часов позднее и увеличивала жажду и безпокойство; употребленнй по cовету Betgilts’а экстракт дурмана скоро прекратил судороги и доставил больной разсудительные часы, во время которых узнали,что наибольшее ее страдаше (кроме лихорадки) было ощущение задушения в горле и груди, помимо боли во всех членах . Больше он ни­чего не сделал, скорее наоборот при продолжении его употребления последние грозные симптомы усилились, лицо опухло, безпокойстпо стало невообразимо, лихорадка увеличилась. Рвотные не помогли, опий вызывал бессонницу , увеличивал безпокойство; моча была темная, появился упорный запор . Кровопускание, которое тут было бы по истиннне нецелесообразно, было кроме того противопоказано чрезвычайной слабостью. Вернулся бред , даже при зкстрате дурмана, и возобновились судороги с отекомъ ног . Я дал ей по утру пол грана порошка белой чемерицы и в два часа пополудни такой же прием. Появился бред другого характера, липкая слизь во рту’, по лихорадка не показалась, наступил сон и утром была вьшущена мутно белая моча. Она чувствовала себя хорошо, была спокойна и рассудительна ,хотя большая слабость продолжалась. Удушающее чувство в горле исчезло, опухоль лица опала, также как и отек ног, только на следующий вечер , без употребления екарства, появилось сжимающее чувство в груди. Поэтому на другой день после обеда она получила еще пол грана чемерицы, появился едва заметный бред, спокойный сон, утром обильное мочеотделений и несколько незначительных испражнений.

В течении еще двух дней она получала по пол грана чемерицы после обеда. Все ее жалобы исчезли, лихорадка прошла и слабость уступила под влиянием хорошего образа жизни. — Случаи еще скорее излеченной судорожной колики я расскажу в другой раз. Она оказалась действительно при бесновании, как средство, возбуждающее манию и судороги.

— В истерпческих и гипохондрических заболеваниях, имеющих в основе напряженные волокна, она будет полезна, чтоуже иногда и наблюдалось. Она будет полезным средством при воспалении легких. . Действие ее имеет короткую продолжи­тельность, приблизительно 5 — 8, максимум 10 часов вместе с последственным действием, , за исключением тяжелых слутаев от больших приемов.

Семена сабадиллы производят помрачнение рассудка и конвульсии, а также излечивают их; но точне данные еще не известны . Они возбуждают также ощущение мурашек во всех членах , как я испытал , и производят как говорят, боль в желудке и тошноту.

Мухомор (Agaricas niiisfitri/if), насколько простираются мои сведения, производят в первичном прямом действии пьяное, безстрашное сумашествие- (с мстительными, смелыми намерениями, наклонностью к сочинительству стихов и пророчеству и т.п. ) , подъесе сил, дрожание и конвульсии, в последственном действии – слабость и сон. Поэтому ог был употребляем с пользою в падучей ( происшедшей от испуга ) в соединении с дрожанием. Он будет излечивать душевные болезни и беснование, подобные тем, которые он производит. Его прямое действие длится от 12 до 16 часов.

Мускатеый орех (семенное ядро Myristicae, aroinaticac) уменьшает раздраэительность всего тела, преимущественно же и очень продолжительно раздражительность первых путей. (Не усилнвает ли он сократительную способность мышечных волокон, особливо в первых путях, и не уменьшает ли он их способности к разслаблению?) В больших приемах он производит в первичном прямом действии полную нечувствительность нервной системы, немоту, неподвижность, потерю разсудка, а в последственном действии головную боль и сон . Он обладает corpевающими свойствами.—Не будет ли он полезен в сла-боумии соединенном с вялостью и раздражительностью нервых путей? В первом случае, какъ подобно дейсьвующее, а во втором , как противоположно действующее средство? Говорят , что он оказался полезным при параличе глотки, вероятно как подобно действующее средство.

Ревень, даже въ малейших приемах , целителен при поносах без каловых испражнешй скорее в силу его наклонности поощрять отправление на низ , чем в силу его вяжущаго свойства.

Местные болепричиняющие средства, мушки, горчишники, тертый хрен, волчий перец, толченый ранункул, прижигающие моксы, успокаивают боли и иногда с прочнымъ успехом, посредством возбуждешя искусственной боли другого характера.